– А Сади? – прищурился Насьта. – Или зря я тогда на дудке играл, из пустоты его выкликал? Куда он пропал?
– Так ты веришь, что тот, кого сайды считают богом, тот, кто пролежал тысячи лет каменной глыбой, в тот самый день ожил и все еще бродит тропами Оветты? – удивился Марик. – Так ведь Ирунг говорил, что, если и отпустила Кессаа Сади, если вызволила его из камня, он на любую сторону мог уйти. Да хоть к престолу Единого! Сколько сотен лет он протомился недвижимо? Может, он прахом осыпался в тот же день. Дымом растаял! Чего ж он-то прячется тогда который год? Ему бы теперь во славе и почитании купаться!
– Дымом растаял? – хмыкнул Насьта. – Именно, что бродит тропами Оветты или сидит в укромном месте. Во славе и почитании купаться хорошо, пока ты каменным изваянием лежишь на постаменте, да пальцем шевельнуть не можешь, пока в твою честь гимны слагают. А стоит моргнуть, тут же сомневающиеся отыщутся. Вот именно то, что о Сади ни слуху ни духу, и убеждает меня в том, что мудрость он свою пока не растерял!
– Если еще жив, – уточнил Марик.
– Конечно, – согласился Насьта. – Ох, парень, смотри-ка, ты еще до сорока не добрался, а мы уж с тобой серьезные разговоры перекатывать начали. Теперь послушай вот о чем. Не только Анхель меня к тебе сюда отправлял. Мы вот с тобой слова, что словно сами по себе на руках Кессаа иссекались, вспомнили. А помнишь похожие надписи у тебя на руке? Такая же и у меня появилась месяц назад. И написано там было одно слово: Рич!
– Покажи! – подался вперед Марик.
– Так зажило уж, – пожал плечами Насьта. – Но показать есть что. Сегодня утром, когда к воротам Скира подъезжал, почувствовал. Смотри!
Ремини заголил предплечье и показал другу крохотную отметину – два штриха. Косой крест.
– Как думаешь? – прищурился Насьта. – Поцарапался я или тот, кто письма эти пишет, уже пробиться не может к письменному месту? Так, едва отчеркивает…
Побледнел Марик, как колоннада нового дворца конга, и сам рукав к локтю потянул. Точно такая же отметина и на его коже отчеркнута была.
– Может, поцарапался, но царапщик твой и до меня добрался, – хрипло заметил баль.
Ремини замер, смахнул шапкой пот с лица – даже под крону молодого развесистого одра проникали жаркие лучи Аилле.
– Значит, и вправду время, – вздохнул Марик и тут же обернулся, чтобы посмотреть, кому улыбается его гость.
– Послушай! – запричитал Насьта. – Баль! Отчего твои сыновья так долго моют руки? Аромат кушанья, что выбивается из-под крышки котла, опустошил запасы моей слюны!
– Уже-уже! – закричала Илька, а подбежавшие домочадцы Марика разом обратили тихое место в шумное гульбище.
Илька заняла место между Рич и Орой. Лиди и Маэль подсели к Тиру. Загремели тарелки,