В коридоре раздались чьи-то торопливые шаги. Шарль вздрогнул и оглянулся. Из полумрака замкового перехода появилась бледная как полотно Констанция. Приблизившись, она вскинула на отца и брата широко распахнутые глаза, полные страха и отчаяния, но тотчас отвернулась и молча шагнула в спальню матери…
В коридоре снова послышались шаги. На сей раз – тяжело семенящие. Это священник торопился успеть исповедать умирающую.
– Примите мои искренние соболезнования, ваше сиятельство, – поклонился святой отец недвижно застывшему графу. – Сие прискорбное известие застало меня, признаться, врасплох…
Священник выглядел несколько помято и потому виновато, словно извиняясь за безвременную кончину графини, смотрел то на хозяина замка, то на его сына.
Дверь покоев графини тихо отворилась, и в коридор выглянула повитуха, не покидавшая роженицу ни на минуту.
– Входите, святой отец. Графиня готова принять вас…
Шарля пробила дрожь: повитуха приглашала священника к его умирающей жене так, будто тому была назначена аудиенция…
Священник перекрестился и возвел глаза к небесам:
– Все в руках Господа, ибо мы – дети Его! Ее сиятельство будет вознаграждена Им за свои благие земные поступки, в том нет сомнений…
Шарля передернуло («Как можно решать и обещать за Господа?!»), но он промолчал: вступать в теологическую полемику в столь скорбный момент было неуместно и кощунственно.
– Я уверен, что именно так и будет, – не без гордости произнес Франсуа и тоже перекрестился. – Матушка всегда заботилась о сервах[3] и в годы неурожаев кормила их со своего стола.
– Истинно так, сын мой, – подтвердил священник, осеняя себя очередным крестом.
В это время из-за широкой юбки повитухи появилось покрасневшее от слез лицо Констанции.
– Это вы, вы во всем виноваты! – захлебываясь от рыданий, выкрикнула она в сторону отца и стремглав бросилась прочь.
Священник отпустил вслед девочке крестное знамение и миролюбиво проговорил:
– Она еще мала, ваше сиятельство. Потеря матери всегда тяжела, а в столь нежном возрасте – особенно…
Граф д’Аржиньи не слышал священника. Его охватила растерянность: в приближающейся кончине любимой Жанны дочь обвиняет его, Шарля?! Но почему?!
Ранним утром следующего дня, когда колокол замковой часовни пробил хвалу[4], новорожденная девочка, всю ночь жалобно попискивавшая, затихла.
Повитуха заглянула в колыбель, стоявшую тут же, в спальне графини, и взяла крошечный комочек, завернутый в пеленки, на руки. Прислушалась. Девочка не дышала.
– Ну вот и все, новорожденный ангелочек умолк навеки, – повитуха вздохнула и положила бездыханное тельце обратно в колыбель. – Недолго ты пробыла среди нас, бедняжка…