– Реснота. Ключим еси, Селимирче, – Круто встал, в пояс поклонился перед Селимиром, подобрал булаву, и пошел обратно к коню.
– Нет, если б он на Само говорил, мы б куда больше понимали. Да, виттуйен – это что? – шепнул Кнур.
– Это куда кирпиен наведываются по большим праздникам, – разъяснил Горм.
– Мог бы и сам, поди, догадаться…
– Обрящете мя во Свентанином чертоге! – знахарь сгреб с саней короб со снадобьями, ткнул дубину в седельную сумку, запрыгнул в седло, вдавил пятки сапог коню в бока, и ускакал, чуть не сбив Безноса.
– Селимир свет Радилович, а дальше что было? – спросила Найдена.
– Дальше? Безнос вот вытащил меня из под кучи трупов, да в подвале под горелыми хоромами купеческими спрятал, пока Йормунрек да его шиши город на поток и разорение пускали. Всех мужей почти перебили, много жен, дев, да детей угнали. Внучка моя Смеяна пропала – не то свезли, не то сгорела. Свитки сожгли, капища разорили, с чуда Сварогова о змие золото сорвали, медь с крыш – и ту своротили. Два дня город грабили, на третий в ладьи сели и ушли. Кто жив остался, вышли из погребов да из леса, стали убитых хоронить.
– Селимир-посадник, ты еще про мертвого бога говорил, – напомнил Горм.
– То совсем лихое дело. С Йормунреком дроттар[53] пришел, слепой, а будто все видит, с вороном говорящим. Молнию из-под озера вызвал. Он же Йормунреку велел на Раскатной башне перевешать всю посадникову семью, до детей малых, с конями, собаками, свиньями, и коровой. Сказал, что это жертва Одину.
– Так загрыз же Одина Фенрир-волчище, и воронов его сожрал? Мы как раз недавно все это вспоминали, – возмутился Горм.
– Загрыз. Но дроттар сказал, его сыновья, Видар и Вали, отнесли тело Одина к ясеню Иггдрасиль, и там повесили. Девятьсот лет Один на ясене висел, пока ростки Иггдрасиля не вросли в его тело. Так древесная кора выросла на месте горла, что Фенрир-волк разорвал. Кора выросла, Один встал, и увидел, что все его забыли, и боги, что пережили Рагнарёк, и смертные. И даже его сыновья. Была у него еще одна обида на одного из сыновей, но какая – я не знаю, сам с дроттаром я не говорил, сперва в беспамятстве лежал, а потом прятался.
– А кто говорил с ним? – ввернул сын ярла.
– Кто с ним говорил, почти все мертвы. Одну старуху он в живых оставил, жрицу Мары.
– А как зовут ее? И кого жрицу?
– Никак не зовут, и незачем. Мара – старая богиня, мало кто ее помнит. Когда-то, говорят, мост между явью и навью стерегла. Теперь ей одни змеи служат, да еще вот одна старуха без имени. Когда та старуха умирает, другая старуха тело первой обмывает, эту воду пьет, имя свое забывает, да начинает Маре служить, – старик закашлялся.
– Тьфу! Без этого жуть до чего полезного знания про старух и воду мы бы, поди, и обошлись, – отметил Кнур и еще раз сплюнул.
– Выпей пивка, Селимир Радилович, –