Иду на кухню поглядеть с голодухи
На пустой холодильник и квадрат окна,
Чёрным горохом липнут мухи
Со сна,
И трухлявая сосна
Тычет веткой в мутное веко
Зарешеченной форточки.
Медленно сажусь на корточки
И ползу, опозоривая имя человека,
Прочь.
А за спиной холщовым мешком
белая
ночь.
Есть ли карандаш?
Свежая гипотеза, мучающий вопрос
Грызут союзно серые клетки мозга,
Какой-нибудь нерв, что до мысли ещё не дорос,
Треплется по этому поводу свободно и просто.
Феерия знаков, взамоченная в крутую фразу,
Вопрошает вокруг: есть иль не есть?
И жирною точкой пачкает всё сразу,
Утверждая обратное, чтобы ни встать, ни сесть.
«Есть!» И, отпихивая среду обитания,
По-шекспировски лезет наука в глаза и рты;
И разум, потопленный, как «Лузитания»,
Ставит на науку чернильные кресты.
Картинки памяти всплывают обломками личности.
Средь общего хаоса только вопрос невредим:
«Так есть ли карандаш?» —
безобразный двойник логичности.
«Есть!» И мы его беззаветно едим!
Тунгусский метеорит
Огонь сверкающей лопастью
Прошёлся по времени года зелёной каймою.
Туман уничтожился полностью,
Осев во втором измереньи густой бахромою.
Обрывки иссушенных листьев
Кружатся в воздушном буруне
стремительным пеплом.
Пламя подземное кистью
Раскрасило бархат тайги освежающим пеклом.
Молнии сверху и снизу
Соединились в искусном и мудром сплетеньи
удара.
Дрожью земного карниза
Отозвалось появленье базальта небесного дара.
Отгадки досужих гипотез —
Вот назначенье людское премудрого знака.
Парсеков бездонный колодец
Окончился хрустким нырком в океан буерака.
Секундную роль отработав,
Извечно лежать лицедею в своей борозде,
Внимая учёным заботам
И угольной сырости, жизни таёжной узде.
«Мир вздыхает неспокойно …»
Мир вздыхает неспокойно —
Кратковременные войны
Тянут мир в горнило бойни,
Прекратить бы волчий вой, но
Тишина терзает больно
Слух нещадно и невольно.
Тишина взрезает вены,
Будто кроем их себе мы,
И глядит самозабвенно
Красный глаз ночной сирены
На разрушенные стены
Рима, Лондона и Вены.
И кипят дурные страсти
Средь