Белинский, который вообще-то не очень жаловал Боратынского, в его лирике отметил однажды и похвалил «характер вдумчивости в жизнь» («Русская литература в 1841 году»). Действительно, эта особая черта поэзии Боратынского, выраженная в его произведениях с завораживающей силой и только ему присущими словами, обеспечивает написанному им особое согласие между умом и фантазией, может быть, и не понятое Белинским, но все сильнее ощущавшееся читателями последующих поколений и, разумеется, его литературными потомками.
О Боратынском с восхищением писали, вслед за Пушкиным и Вяземским, Каролина Павлова и Тургенев, Валерий Брюсов и Александр Блок, Иван Бунин и Вячеслав Иванов…
Короткая, казалось бы, и не очень богатая внешними событиями жизнь Боратынского уже в недавние времена стала основой для нескольких незаурядных биографических произведений о нем – это «Недуг бытия: Хроника дней Евгения Баратынского» (1973) Дмитрия Голубкова, «Тризна: Книга о Е. А. Боратынском» (1985) Евгения Лебедева. «Боратынский: Истинная повесть» (1990) Алексея Пескова…
Стихотворения и поэмы в этом сборнике печатаются по изданию: Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы / Издание подготовил Л. Г. Фризман. М., 1982 (серия «Литературные памятники»).
Полностью воспроизводится последний сборник поэта – «Сумерки» (1842); из сборника «Стихотворения Евгения Баратынского» (1835) взята основная часть стихотворений (авторский порядок расположения в сборнике сохранен; раздел «Сердца пламенные сны») и поэмы «Эда», «Пиры», «Бал», «Цыганка». Поскольку при публикации многих своих стихотворений Боратынский вносил в них изменения, даты написания не указываются. Кроме того, даны избранные стихотворения, из не вошедших в названные сборники (раздел «С детства влекла меня сердца тревога»).
Повесть «Перстень», впервые опубликованная в журнале «Европеец» (1832. Ч. 1. № 2), печатается по изд.: Боратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма / Подготовка текста и примечания О. Муратовой и К. Пигарева. М., 1951. С. 446–458.
Письма поэта печатаются по этому же изданию, а также по изд.: Баратынский Е. А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников / Составление С. Г. Бочарова. Примечания Л. В. Дерюгиной и С. Г. Бочарова. М., 1987. Из последнего взяты и воспоминания о Боратынском.
Читатели, бесспорно, отмечают разность в начертании фамилии поэта – Ба́ратынский, Бо́ратынский – в тех или иных изданиях, однако вопрос этот, вероятно, никогда не будет разрешен. Есть доводы в пользу и того и другого варианта, а каждый, обращающийся к творчеству и жизни поэта, как правило, предлагает обоснование своего выбора. Например, автору этих строк представляется, что по законам русского произношения, как ни напиши гласную первого слога этой фамилии, она, находясь во второй предударной позиции, в речи будет звучать очень приглушенно, и ни о каком аканьи, – не говоря об оканьи, – даже упоминать не придется.
Но у графики свои законы, и здесь нужно отметить, что в последние годы все чаще отдается предпочтение варианту Боратынский (см… например: Лебедев Е. Тризна: Книга о Е. А. Боратынском /М., 1985/; Песков А. М. Боратынский: Истинная повесть /М., 1990/; Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского / Составитель А. М. Песков /М., 1998/). Тот же А. М. Песков, авторитетнейший знаток всего, что связано с поэтом, сейчас издает полное собрание сочинений и писем Боратынского, между прочим, печатающееся по правилам дооктябрьской орфографии, и в нем принято начертание Боратынский как выражающее авторскую волю: последний сборник поэта «Сумерки» вышел под такой фамилией.
Полагая, что традиции возможно не только хранить, но и восстанавливать, составитель, в согласии с издательством, поддерживает этот выбор как разумно обоснованный.
Суждение Блока, объяснявшее недопонимание Боратынского современниками тем, что он опередил «свой век в одиноких мучениях и исканиях», парадоксально подтверждается именно нашим нынешним интересом к поэту, верившему: и как нашел я друга в поколеньи, читателя найду в потомстве я.
Среди непрекращающихся потрясений нашей эпохи Боратынский с его трагическим и вместе с тем светлым, обращенным к вечному мироощущением становится для нас не просто великим поэтом, но поэтом-другом.
Сердца пламенного сны
«…спешим воспользоваться случаем высказать наше мнение об одном из первоклассных наших поэтов…
Первые произведения Баратынского были элегии, и в этом роде он первенствует. Ныне вошло в моду порицать элегии, как в старину старались осмеять оды; но если вялые подражатели Ломоносова и Баратынского равно несносны, то из этого еще не следует, что роды лирический и элегический должны быть исключены из разрядных книг поэтической олигархии».
«В музе его точно – необщее выражение лица и необычайная простота речей, но кто же, познакомившись с ней покороче, вздумает почтить ее только небрежной похвалою? Мы полагаем, что в нее можно влюбиться…»