Помню, как однажды, собирая в поле целебные травы, я увидела цветок. Конечно же, в своей жизни я видела много цветов, но этот, почему-то, особенно привлек мое внимание. Сквозь сочные зеленые оттенки летних трав на меня глядели ярко-голубые, словно весеннее небо, цветы. Они были такими маленькими и такими нежными, что казалось невозможным отвести от них глаз. И их было так много вокруг! Я нагнулась, чтобы сорвать один из них, но вместо этого лишь порезала руку о его стебель. Сколь нежен был цветок, столь прочен, тверд и даже груб оказался его стебелек.
– Все в нашей жизни вот так, – услышала я за своей спиной голос старушки.
Как и всегда бабушка Марселла подошла ко мне совершенно неслышно. Она держала в руках большую охапку трав и смотрела на меня своими лучистыми голубыми глазами, такими же яркими, как и цветок, который я только что пыталась сорвать.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я у нее.
– Я видела, как ты удивилась твердости стебелька, – бабушка Марселла всегда поучала меня шелковым ласкающим голосом. – Увидев маленький хрупкий цветочек, мы часто хотим его сорвать. Не со зла, а просто так, потому что он нам нравится. Многие цветы поддаются нашей силе, и лишь некоторые способны сопротивляться.
Старушка многозначительно указала на тонкий кровоточащий порез, оставленный на моей ладони прочным стеблем голубого цветка.
– Ты хочешь сказать, что внешность бывает обманчива? – спросила я, стараясь не то, чтобы понять, но больше осознать то, что желала донести до меня старушка.
– И это тоже, – она подошла ближе, пригладила своей огрубевшей от тяжелого труда рукой мои растрепавшиеся волосы, а затем пояснила: – Я хотела сказать, что нежным, хрупким цветком может оказаться не только растение. Ты тоже – самый настоящий цветок. Ты живая и нежная, а люди злы. Многие из них могут захотеть сломать или даже раздавить тебя, и я хочу лишь одного, чтобы за твоей трогательной цветущей оболочкой всегда скрывался прочный несгибаемый стебель.
Сказав это, бабушка Марселла ласково и как будто с грустью потрепала меня по щеке, а я со всем жаром, присущим тому юному возрасту, в котором я тогда находилась, пообещала ей вырастить внутри себя стебель не менее прочный, чем тот, что оставил порез на моей ладони. Услышав мои бурные уверения на этот счет, старушка только улыбнулась, а затем сорвала неподалёку маленький листочек подорожника, размяла его в руках и приложила получившуюся кашицу к кровоточащему порезу на моей ладони. Я сморщилась, почувствовав, как выделяющийся из растения сок стал неприятно щипать ранку. Старушка же накрыла своей ладонью мою пораненную руку и, низко наклонившись над ней, прочитала молитву.
– Скоро заживет, – ласково сказала она, отпуская мою ладонь.
Рассказывая о своем искусстве врачевания, старушка всегда говорила о Боге и его величии. Несмотря на всеобщее мнение, она утверждала,