Глава 3
Любовь и золото
Домой Смагин возвращался не раньше одиннадцати вечера и почти всегда «под мухой» и, как говаривала его теща; «Хороший муж – это который до пенсии «не вылазит из морей» (она имела ввиду своего мужа), а на берегу, те жалкие дни отдыха находится в постоянном потдатии, или крайней степени опьянения. Но самым любимым ее выражением в сторону Смагина стала довольно высокопарная фраза для интеллекта парикмахерши: «Что зятек, опять на кочерге, работать пора начинать…».
Игоря бесили эти, казалось, совершенно тупые фразы, шедшие из уст женщины-матери его любимой жены и это зло он срывал зачастую на Ольге, в отместку за обидные слова, но позднее, умные люди ему посоветовали не обращать внимание на болтовню лакейского племени, не имеющего с тобой ничего общего по интересам и интеллекту, а лучше с «быдлом» вообще не общаться. И все, как-то быстро, пошло на спад, и натянутые отношения с «родственниками» уже не казались ему чем – то особенным, на что стоит вообще обращать внимание. «Что это гордыня!» – иногда думал про себя Смагин, – один из страшнейших грехов человека, – но сам себя и успокаивал, вспоминая известную римскую поговорку «Кесарю – кесарево, а косарю – Косарева!».
Игорь перестал обращать внимание на постоянный «пилеж» жены по любому поводу. Иногда по ночам Смагин называл Ольгу другими женскими именами, и она постепенно стала привыкать к этому, хотя постоянно грозилась уйти к маме. Но не уходила, у Смагина появились большие деньги, и она на время притихла. «Ничего, перебесится» – говорила ей мама, видимо, хорошо знающая жизнь. «А ты, дочка, откладывай деньги себе потихоньку на черный день, забирай у него все, что найдешь в карманах, это все твое, пусть только вякнет…!».
Игорь сам пытался иногда замолить грехи деньгами. У него редко, когда в кармане было меньше двухсот – трехсот долларов на мелкие расходы, не считая денег в «потайной комнате», откуда он брал, столько сколько считал нужным и старался не наглеть. Сослуживцы это все видели и считали по-другому, и ежедневно доносили Карпову о «снегоуборочном комбайне», что гребет обеими лапами деньги фирмы, но Карпов только отмахивался: «Не лезьте не свое дело, мне лучше знать…», но все же, эти постоянные капли лжи, бьющие в одну точку, постепенно пробивали брешь, в, казалось, незыблемой вере.
Иногда Карпова терзали сомнения, но сопоставив все за и против, он приходил к выводу, что эту мелочевку Смагин мог бы спокойно скрыть от него во время вечерних сборов и снятия кассы, но этого не делал, ну другой он человек, другого масштаба. Карпов относился к фривольному поведению Смагина весьма лояльно, прекрасно зная, что при помощи «свободных» денег его заместитель решает многие проблемы и разруливает, кажется, самые серьезные противоречия, что возникали в ходе ведения бизнеса в современной России, начала девяностых, начиная от налоговых, санитарных, пожарных и прочих