– А, – сказал, обращаясь ко мне, Анри-Леон, – вы дочку захватили! Я слыхал, вашу дочку зовут Рина?
– Нет, – ответил я, – это Сара. Моя жена.
– Там на столе выпивка. Много разных вин. И еда. Угощайтесь. А я пойду приведу Жан-Поля, – сказал Анри.
С этими словами он вышел в соседнюю комнату. А Джон-Люк Модар прошествовал в дальний угол, расположился и уставился на нас. Мы подошли к столу.
– Открой красненькое, – сказал я Пинчоту, – открой сразу побольше.
Пинчот начал действовать открывалкой. Еда была разложена на серебряных блюдах.
– Не ешь мяса, – предупредила меня Сара. – И пирожных. Слишком калорийно.
Боги ниспослали мне Сару, чтобы жизнь моя продлилась лет на десять. Боги то и дело толкают меня на край пропасти, чтобы послать спасение в последнюю минуту. Чудные они, эти боги. Теперь вот заставляют меня писать сценарий. А мне не хочется. Конечно, если бы я взялся, то написал бы хорошую вещь. Не гениальную. Но хорошую. Я насчет литературных дел ушлый.
Пинчот разлил вино. Мы подняли бокалы.
– Французское, – опознал Пинчот. Сара почмокала от удовольствия. Пристроившись у стола, мы могли видеть, что делается в соседней комнате. Анри-Леон пытался оживить огромное тело, возлежавшее на громадной кровати. Тело не поддавалось.
Я видел, как Анри– Леон, набрав полные пригоршни ледяных кубиков из вазы, принялся растирать ими щеки, лоб и грудь лежавшего.
Тело оставалось неподвижным.
Наконец оно приподнялось и застонало: «Что же ты делаешь, сукин сын? Ты же меня заморозишь!»
– Жан-Поль, Жан-Поль, к тебе посетители!
– Посетители? Какие, к черту, посетители! Нужны они мне, как собаке блохи! Пошел отсюда и дай им пинка под зад! На фиг их! К чертовой матери!
– Жан-Поль, Жан-Поль, им назначено… Это Джон Пинчот и сценарист.
– О черт, ну ладно… Сейчас я… Надо сначала поправиться… Подожди…
Анри-Леон вышел к нам.
– Сейчас выйдет. Ему пришлось пережить тяжелый удар. Он надеялся, что его бросает жена. А нынче утром – бац! – каблограмма из Парижа: она передумала. Его чуть кондрашка не хватила. Просто в угол загнала беднягу.
Мы не знали, что и сказать.
Потом выкатился Жан-Поль. Белые брюки в широкую желтую полоску. Розовые носки. Туфель не было. Кудрявые каштановые волосы не нуждались в расческе. Он чесал грудь под рубашкой. Точнее, под футболкой, рубашка отсутствовала. В отличие от брата, он был очень крупный и весь розовый. Даже красный. Этот красный колер на его лице то линял почти до белизны, то разгорался с новой силой.
Нас представили друг другу.
– А, – повторял он при этом, – а, а.
И вдруг встрепенулся:
– Где Модар?
Оглянулся и увидел Модара, укрывшегося в уголке.
– Опять прячешься, да? Черт побери, хоть бы что-нибудь новенькое придумал.
С этими словами он опять кинулся в спальню и захлопнул за собой дверь.
Модар легонько кашлянул, а мы налили себе еще винца. Оно было отличным. Жизнь была