Поначалу я наотрез отказался покидать Москву: «Никуда не поеду, хочу играть только здесь». Гонтарю долго пришлось меня уговаривать, доказывать, что перспектив в московском «Динамо» у меня нет, первые роли отведены Харину и Уварову, есть еще и Сметанин. «Бышовец так решил, к тому же ты военнослужащий, приказам обязан подчиняться», – убеждал меня Гонтарь. Обиделся я тогда, конечно, но пришлось ехать. А с Бышовцем мы лет через десять в Португалии вспомнили те времена – он собирался подписать контракт с «Алверкой», в которой я тогда играл, потом еще с кем – то. Пошли с женами в ресторан. Не знаю, насколько Анатолий Федорович был искренним, но сказал: «Я хотел, чтобы ты играл. Не видел тебе места в своей команде, но чувствовал твой потенциал и был против того, чтобы ты сидел на скамейке. Поэтому и отдал тебя в Сухуми». А закончил он вдруг любопытной фразой: «И даже если я так не думал, все равно у тебя получилось очень хорошо. Поэтому ты должен быть мне благодарен». Как человек воспитанный, я промолчал: получилось, как получилось, винить его мне было не в чем.
Вместе со мной и Смеловым в Сухуми отправились и другие динамовские дублеры: Смирнов, Сабитов, Чижиков, Добашин, Тункин. Уезжал из Москвы в жутком настроении, но получилось так, что сейчас вспоминаю о сезоне, проведенном в столице Абхазии, как об одном из самых ярких в своей жизни. Команда у нас сложилась очень приличная, одно время даже претендовавшая на выход в высшую лигу. Олег Долматов дал мне полный карт – бланш еще в «Динамо–2», полностью доверял и в сухумском «Динамо», хотя в плане соблюдения дисциплины, проявлений характера ему, наверное, не очень легко со мной было, приходилось на многое закрывать глаза. Характер у меня к тому времени уже окреп до уровня строптивости, на любую несправедливость реагировал