– Девочка плохо социализируется, – говорили обо мне сначала в детском саду, а потом и в школе. – Никакой солидарности с окружающими. Если дело так и дальше пойдет, то встанет вопрос о способности сопереживать. Об отсутствии человеческого сочувствия, об аутизме, алекситимии.
Мама с папой не верили. Я тоже, но мне приходилось изображать эту самую солидарность. С детства ненавидела командные игры: несколько придурков рвут друг у друга мяч, то ли дело бег: обогнал всех – прибежал первым, если никто подножку не подставит на старте. Коллективные медосмотры приводили в ужас. Всякий раз говорят: «Раздевайтесь!» – и такая безысходность накатывает! Хочется уйти внутрь себя, нырнуть с головой в свитер, как в колодец, или хотя бы закутаться в плед. Чтобы никто не сравнивал меня с другими.
Стою перед классом, дура дурой, и рта не могу раскрыть. «Девочка, разденься и скажи «а-а-а», а мы будем оценивать, насколько правильно ты это делаешь. Иногда говорить то, чего ждут, – как пытаться проглотить склизкую молочную пленку. А сказать то, что не можешь не сказать, – значит раздеться на площади перед всеми. Чувство незащищенности, словно будут бить за каждое слово, которое для тебя хлеб, а для них – оскорбление. Как легко писать сочинения, как тягостно говорить вслух! Сюжет пересказать?
В детском саду нас кормили жидкой молочной кашей, на поверхности вечно плавали сгустки топленого масла. Выворачивало наизнанку от одного вида, как ни пыталась, не могла впихнуть в себя ни ложки. С голодухи начала таскать хлеб и ела в тихий час под одеялом. Нянечки обнаружили крошки. Выстроили всех у разобранных кроватей.
«Подойдите каждый к своей. Чей номер двадцать два?»
Отступать было некуда. Выставили в трусах в старшую группу. Худшее наказание – унижение, потому что боль проходит, а страх и стыд – нет.
В тот год я сбежала. В марте. Пока все спали, пролезла меж прутьев заграждения на детской площадке. Не такая уж и маленькая была, раз сама смогла натянуть рейтузы и зашнуровать ботинки в раздевалке. А поймали потому, что не знала, что делать дальше, за забором, и куда идти. Главный парадокс взросления: чтобы знать, как поступить, нужно быть человеческой личностью, а не личинкой человека, но личность формируют поступки.
Помню, среди облаков в весеннем небе летел вертолет, как многокрылый птеродактиль, и лопасти пропеллера рассекали облака. Прохожие задирали головы и тормозили на мгновение, словно само время замедлило их бег по делам.
Ночью спросила у себя-будущей:
– Почему они все-таки не сбежали?
– Некуда бежать. Любые время и пространство вместе образуют территорию,