И тут Мишка не выдержал, толкнул ногами панель, скрывавшую его, та с грохотом отлетела в сторону, и он, вывалившись наружу, выбежал из комнаты. Мама с испугу истерично заверещала, не поняв, что это её сын. Отец тоже ничего не понял, в комнате светился только экран телевизора, и рванул следом, схватив за шиворот беглеца у самой двери…
Так ко всем Мишкиным позорам прибавился ещё один – он обписался… И это в шесть то лет…
На следующий день, вместо того чтобы избавить сына от мучений, было принято решение сменить преподавателя. Именно тогда в Мишкиной жизни на долгие годы и появилась Муза Казимировна. На удивление, она сумела найти ключик, к бунтующей мальчишеской душе, и в какие-то моменты ему даже стало нравиться извлекать из пианино красивые мелодии, но это были редкие вспышки ложного озарения, так и не переродившиеся в переосмысление своей ненависти к нотным знакам и чёрно-белым клавишам.
В один из дней, почувствовав, что мальчик устал от скучных гамм и помпезных мелодий композиторов старой школы, учительница попросила его подвинуться, и размяв пальцы, заиграла какую-то шкодливую мелодию.
– Что это? – улыбнувшись спросил Миша. – Вы и такое умеете играть?
– Это, молодой человек, «Собачий вальс». Многие уверяют, что это мимолётный экспромт Фредерика Шопена, – откинувшись на спинку стула, пояснила Муза Казимировна, – великие музыканты тоже умели шутить. И заметь, талантливо шутить. Давай научу.
Позже, в редкие минуты наивысшего творческого единения, учительница садилась рядом с Мишкой и они в четыре руки начинали играть «Собачий вальс», всё ускоряясь и ускоряясь, пока в конце пальцы уже просто не попадали на нужные клавиши, создавая невероятную какофонию, и игравшие чуть не падали от хохота, так им это нравилось.
– А теперь чай, – распоряжалась Муза Казимировна, когда урок заканчивался.
Поначалу Мишка отнекивался, стараясь как можно быстрее вырваться на волю, но однажды она всё же уговорила, заманив мальчика крыжовниковым вареньем. Он никогда до этого не пробовал крыжовниковое варенье, только сами ягоды. В их дворе рос один куст, но из-за обилия колючек на ветках, был почти неприступен и от этого не снискал мальчишеской любви, в отличие от доступной шелковицы и черешни.
Миша выловил ложкой из небольшой пиалы почти прозрачную ягоду, с опаской поднёс её ко рту и осторожно раскусил… Больше никогда и негде он не ощущал этот божественный вкус, несравнимый ни с чем.
– Бери ещё, небось сейчас помчишься мяч гонять, – как-то по-матерински произнесла Муза Казимировна, – и чай пей.
Он, дунув в кружку, отхлебнул, и вопросительно посмотрел на учительницу.
– Это никакой ни чай.
– Ты так считаешь?
– Ну да. Дома и в школе совсем другой чай, а это что-то другое.
– Скорее