Насколько хватит этого счастья?
Хотелось бы навсегда.
Ольга потерлась щекой о его плечо, он сильнее прижал ее к себе.
Хотелось бы больше, чем навсегда…
– Оль, а когда с ним можно будет о чем-нибудь поговорить?
Вопрос был дурацкий, но он интересовал его больше, чем смета на строительство нового дома.
– С кем? – вскинула Ольга смеющиеся глаза.
– С Петькой.
Она прижалась к нему, засмеялась, а он так и не понял – когда? Через неделю, две, год, или этим смехом она хотела сказать, что он идиот и разговаривать с ребенком нужно было уже давно…
Грозовский злился, злился и злился. Злился оттого, что шел мелкий противный дождь, злился, что в агентстве бардак, ремонт и запах известки, от которого першит в горле. Но больше всего он злился, что Надежда опаздывает на…
Он посмотрел на часы – на сорок три минуты и тридцать секунд. Секундная стрелка пульсировала, отсчитывая время дальше, и это злило его еще больше.
Он включил «дворники», чтобы разогнать мелкие брызги на лобовом стекле, схватил мобильник, позвонил снова…
«Абонент временно недоступен», – в тысячный раз сообщили ему, и он еле сдержался, чтобы не высказать этому электронному голосу все про погоду, и про противный дождь, и про бардак в агентстве, и про Надежду, которая безответственная, безалаберная, без…
Эпитеты кончились. И именно в этот момент дверь с пассажирской стороны распахнулась, и она ворвалась в машину, как ураган Катрина в Новый Орлеан.
– Ты на часы смотрела?! – заорал Дима, срываясь на позорный фальцет.
– Димочка, Димочка, у меня же батарейки сели в часах еще неделю назад, а купить я все забываю.
– А телефон… – Грозовский закашлялся от напора раздиравшего его раздражения. – Что с телефоном?!
Надя достала из сумки мобильный, понажимала кнопки и невозмутимо сообщила:
– Сел.
– Я… я тут как дурак… а ты… – Он попытался высказать ей все, что накипело за время этого раздражающего ожидания, но… Она обвила его шею руками и, пробормотав то ли «Димочка, прости», то ли «Я дурочка, прости», прильнула к нему всем телом, будто не было между ними неудобной ручки переключения передач, и заставила его замолчать поцелуем, у которого был непередаваемый вкус дождя, пирожных, миндаля… и Надькиных губ, таких родных, неповторимых и наглых.
Злость развеялась, как и туча, из которой моросил дождь.
Если бы он не прождал ее эти сорок четыре минуты и пятьдесят две секунды, может, не было бы этого поцелуя?
– Надь, поехали тебе сотовый новый купим. И часы…
– Нет, лучше вазу, розовую, с орнаментом…
– Я с тобой по орнаменту буду связываться?
– Димочка, ты купи, а там видно будет…
Утром Маша попросила Барышева поколотить «одного этого, который все время пихается», и когда Сергей уже почти согласился, видимо, от