Группа называлась Shouters («Крикуны»). Конечно, мне было о чем «прокричать» на весь мир. Я был готов на все, чтобы шокировать слушателей и благодаря этому прославиться. Или хотя бы сделать так, чтобы меня заметили. Постепенно я получил известность и признание, о которых всегда мечтал. Школьники начали упоминать меня в своих эссе. Газеты писали о моем творчестве. Распространению моей славы в родном городе в какой-то мере помогала моя особая прическа: в те времена длинные волосы у мужчин еще не вошли в моду, и мой «хайер» можно было считать вызовом, брошенным общественным правилам. Я гордился тем, что стал местной знаменитостью, но это совершенно не решало проблему одиночества. А секс с девушками-поклонницами не утолял жажды любви.
Очень часто на сцене я вел себя грубо и настолько провокационно, что слушатели принимались бросать в меня камни. Все это не добавляло мне веры в человечество. Я по-прежнему был невысокого мнения о людях. Однако никто не понимал, что на самом деле происходит в моей душе. С одной стороны, я презирал всех на свете и хотел отомстить всему миру. С другой – моя душа томилась, тоскуя по настоящей любви.
На том жизненном этапе я никому не подчинялся, ни с кем не был связан, был свободен, как птица. В этом мире так много лицемерия, так с какой стати я должен перед кем-то держать ответ за то, что делаю? Если Бог когда-нибудь и присутствовал ранее в моем сердце, то в тот период я уж точно Его не признавал. Временами меня переполняла какая-то отчаянная внутренняя энергия, замешанная на ненависти. Это толкало меня к тому, чтобы жаждать и искать власти. В моей душе не было покоя, меня терзали страхи и страсти: я стремился к манипулированию, потому что боялся открыто и честно взаимодействовать с окружающими. Еще одним горячим устремлением было желание обрести отца. Но чем больше я искал того, кто мог бы стать для меня ориентиром и авторитетом, тем больше понимал, что искать такого человека – все равно что искать ветра в поле!
Кстати, мне очень нравилось наблюдать за бурями и ураганами. Я любил сидеть на берегу реки или в степи и смотреть, как шквальные воздушные потоки играют на просторе. Они трепали мои волосы. Ветер в каком-то смысле стал мне отцом. С матерью я почти не общался, даже не называл ее мамой, а именовал «черной дамой» или «царицей ночи». Однажды мне приснился кошмарный сон: я увидел, что моя мать сидит в сыром и мрачном склепе, выдолбленном в скале. Меня поразила ее физическая красота, и в то же время смотреть на нее было тяжело, как будто я оказался в плену у этих прекрасных черт. Я не мог двинуть ни ногой, ни рукой, как будто был закован в