установки на использование бытия, примирения с абсурдной повседневной данностью бытия человека. Там, где нет вечности, где над бытием человека властвуют время, забвение и смерть, где бытие – это не противостояние смерти, творчество и самоутверждение, а апофеоз повседневной безликости и функциональности, некая «отсрочка» перед смертью, не может быть и смысла, существование предстает здесь человеку лишенным смысла и ценности, как мука, «проклятие» и «зло», а не как «дар». Творчество есть основание гуманистической концепции человека и его бытия, условие самоутверждения человека и смысла его существования, в посвященности существования творчеству находит разрешение трагедия смерти, конечности и временности человека, бессмысленности его повседневного существования. Концепция человека как «составляющей социального бытия», ценность которой измеряется ее социальной продуктивностью и полезностью, бытия человека как «труда на всеобщее благо», «производства и использования ценностей повседневности», «исполнения социального предназначения и социальных обязательств» – это торжество нигилистического низложения человека, отрицания его как самодостаточной ценности. Как то незаметно вместе с «прогрессом цивилизации», с разрастанием ее структур человек из ценности и цели самого себя превращается в «вещь», в «придаток» созданного цивилизацией механизма «процветающей повседневности», сиюминутности, мира вещей и комфорта. Превращение повседневного комфорта в безусловную ценность, абсолютизация повседневной составляющей человеческого бытия, как то само собой низложили ценность единичного существования, в принципе существования, превращение человека в «средство» процветания и прогресса этой «повседневной составляющей», производства благ повседневности, превратили человека в безликую «функцию», в «вещь», в нечто, лишенное подлинной ценности. Концепция «человека-творца» и человека как трудящейся на всеобщее благо «социальной единицы», участвующей в производстве и приумножении благ социальной повседневности, глубоко антагонистичны. Первая утверждает человека как ценность и цель самого себя, является основанием любви к человеку и отношения к нему как к «субъекту», вторая – низлагает человека, является основанием его «объективации», функционально-целесообразного отношения к нему, она словно бы «не знает» единичности человека и отрицает его как самодостаточную ценность, измеряет таковую его социальной полезностью, продуктивностью, целесообразностью. Когда смерть человека не рассматривается как трагедия, а лишь как «естественный ход вещей», когда человек мыслится как социальный индивид, составляющая всеобщего бытия, отдельное бытие которой предназначено для всеобщего прогресса и процветания, приумножения социальных благ – человек превращается в «ничто», торжествует целесообразное отношение к человеку, отрицающее его
