Она умерла на третий день. Муж Зины больше не наведывался. Да и какого лешего он забыл у меня?! Через два месяца я сидел у ее могилы, смотрел в смеющиеся глаза на потускневшем фото и плакал.
III
Мой друг детства Коля Клячин мотался по зачуханным городкам и весям в поисках раритетов – хобби у него было такое. Выкупит у старух за гроши древние безделушки, приведет их в порядок и сбагрит музею, в коем числился реставратором. Если же повезет, то – коллекционерам за более приличные деньги.
Однажды, после очередной вылазки Клячина в народ, мы пропивали рубли за самовар, который он слямзил у одного забулдыги. Весь вечер Коля рассказывал о жлобах, желающих получить за грошовую иконку целое состояние, о бандитах, охотящихся на скупщиков антиквариата. Я так и заснул под его монотонное брюзжание; проснулся же оттого, что музейный работник громыхал пустыми пузырями. Он по очереди подносил их к глазам, внимательно изучая на просвет, – не осталось ли там чего-нибудь, полезного для здоровья? Убедившись в отсутствии оного, Клячин с сожалением возвращал бутылки на место. За окнами занимался рассвет.
– Ты чего вскочил в такую рань? Воспоминания о самоваре вызывают угрызения совести? – Мой язык еле ворочался.
– Не спится, – облизал пересохшие губы Коля. – А самовар я не стырил, а взял для музея. Так сказать, для организации культурного досуга населения. – Он снова нагнулся к бутылкам. – Наверное, уеду на пару дней. Прошвырнусь по деревушкам, здоровье поправлю или расшатаю окончательно. Окончательно еще не определился. – Клячин повернулся ко мне и обреченно развел руками. – Ни капли!
Я не понимал: зачем куда-то тащиться, тем более – с бодуна?
– На кой тебе эти путешествия? Довести себя до скотского состояния можно и здесь.
Коля посмотрел на меня, как на убогого.
– Хочется, чтоб было красиво. Я же художник в душе. Там знаешь, какие места?! Покосившиеся церквушки, избушки на курьих ножках. Там народ совсем другой – не испорченный прогрессом взаимоотношений. Во всем преобладает сермяжность. Люди общаются на другом языке. Они даже матерятся как-то по-особому! Городской интеллигент выплевывает брань с пафосом, бросая вызов обществу. Деревенские жители используют ненормативную лексику как нечто неотъемлемое. От нее не веет пошлостью. Без этих слов язык теряет мелодичность: «Там русский дух, там Русью пахнет!» – во время лекции антиквар обыскивал квартиру.
– Вы, художники, – алкаши с извращенным восприятием мира. Чем тебя не устраивает домашняя обстановка?
– Не-е-е, – заблеял он. – Душа просит праздника, к народу тянется. Черт, помню, что оставалось…
С криком папуаса, поймавшего змею, он вытащил из-за дивана ополовиненную чекушку. Тут же разлил по стаканам. Пить