Сестра Елизавета зашагала по набережной, периодически оглядываясь и грозя сухим кулачком. Таня, точно во сне, наблюдала за этой странной сценой.
– Чего стоишь? Помер у тебя кто? – Зеленоволосый ощутимо ткнул Татьяну в плечо.
– Нет, не помер, – послушно доложила она, испуганно пятясь.
– А почему лицо такое?
– Не поступила.
– И чего? – Парень с интересом прищурился.
– Не поступила, – повторила Таня. Ей казалось, что этого объяснения достаточно.
– Ясно, – разочарованно протянул незнакомец. – Я думал, у тебя непоправимое что-то. Например, любимый умер или заболел неизлечимо. А ты с фигней какой-то.
– Как это с фигней? – оскорбилась Танюша. – Я в университет не поступила!
– Ну и что? Я тоже не поступил. Ты можешь куда-нибудь в техникум пойти или просто ждать и на следующий год поступать, а я – в армию. Вот это проблема! У меня мать с ума сойдет. Отчим запьет. Я два года теряю. И в перспективе – запросто могу вернуться инвалидом. А у тебя что? Чего у тебя такого фатального случилось, что к тебе аж сектантки с криками «ура!» бегут?
– Сектантки? – испугалась Таня.
– Ты из тайги приехала? Езжай обратно, у вас там экология хорошая. Работу найдешь. А в городе ловить нечего. Тут не сахар. Особенно такому наивняку голубоглазому. Тебя эта жизнь одним зубом перекусит и выплюнет.
– Я здесь родилась! – воскликнула Танюша.
– Тем лучше. Множество возможностей. Это тебе не в колхозе коровам хвосты крутить.
– Штормит тебя. – Тане неожиданно стало смешно. – На дипломата поступал?
– На психолога. – Он улыбнулся. – Ладно, пока. И помни: все фигня, кроме пчел. И пчелы тоже фигня. Это не я сказал. Это Винни-Пух, а он знал толк в жизни. – Зеленоволосый махнул рукой и побежал к подоспевшему троллейбусу.
Таня тоскливо смотрела ему в след. Ей полегчало, но не настолько, чтобы прийти в себя.
Домой она вернулась ближе к ночи, в надежде, что родители угомонились и заснули. На разговоры с торжествующим по поводу своей правоты папаней у нее не было сил.
– Девочка моя! – заголосила мама, бросившись к блудной дочери. – Мы чуть с ума не сошли! Где ты была?
– Гуляла, – вяло отмахнулась Таня, заметив в дверном проеме папеньку.
– Еще одна! – в бессильном бешенстве крикнул Анатолий Васильевич. – Не поступила?
– Не лезь к ребенку! – рявкнула на него жена. – Видишь, на ней лица нет? Хорошо, что вообще живая пришла.
– Вот радость-то. Еще одна захребетница. Подожди, теперь и она вместе с Ольгой усядется дома, будет к следующим экзаменам готовиться. А ты их корми! И так до пенсии.
– Ничего, прокормлю, – пробормотала мама, стаскивая с Тани туфли. – Тебя же, тролля злобного, кормлю, и девочек своих вытяну. Только бы здоровья хватило.
Самым страшным было то, что Танюша оказалась такой же никчемной мечтательницей, как и Ольга. Это было унизительно, стыдно и неправильно.
Одно дело горе-художница, бормотавшая, что за ее искусством будущее,