Сёстры разошлись по своим делам, только Родик перетаптывался рядом, иногда повторяя «Ук!», и подолгу сомнительно молчал на Захаркино: «Стрелы! Скажи: стрелы!»
– Еы.
– Точно, – согласился Захарка.
Натянул тетиву, запустил стрелу, она взмыла стремительно, потом, казалось, на мгновение застыла в воздухе и мягко пала вниз, в землю воткнувшись.
– Bay, – сказала Ксюша, выйдя с половой тряпкой на крыльцо. – Как красиво.
Пошатываясь на ветерке, стрела торчала вверх.
– Стоит, – добавила Ксюша мечтательно.
«В хорошем настроении сегодня, – подумал Захарка. – Полы моет».
Не сдержался и спросил:
– Ты что это за грязный труд взялась?
– Ремонт начинаем сегодня. Нашей Ксюше так хочется свою комнатку в оранжевые цвета раскрасить, что готова на любые жертвы, – ответила Катя за Ксюшу.
Ксюша, обиженная и на сестру, и на брата, выжимала грязную воду из тряпки.
Захарка побродил по саду, погрыз нехотя яблоко.
Поносил Родика на шее, потом пацана отправили спать, и Захарка, чтоб не мешаться истово прибирающимся сёстрам, отправился к себе.
Во дворе бабушка уже затёрла кровь, а свиньи не осталось вовсе: только мясо в тазах.
Скрипнув дверью, вошёл в избушку.
Было душно. Он стянул шорты, вылез, чуть взъерошенный, из майки. Упал на кровать, покачиваясь на её пружинах. Завалился на бок, потянулся рукой к старой книге с затрёпанной обложкой и без многих страниц, да так и не донёс её к себе. Припал щекой к подушке, притих. Вдруг вспомнил, что не выспался, закрыл глаза, сразу увидев Катю, о Кате, Катино, Катины…
Лежал, помня утренний визг, полёт стрелы, чёрную воду из тряпки, вкус яблока, яблоню качает, раскачивает, кора близко, тёмная кора, шершавая кора, кора, ко… ра… ко…
Скрипнула дверь, проснулся мгновенно. «Катя», – ёкнуло сердце.
Вошла Ксюша в смешном купальнике: всё на каких-то завязочках с бантиками.
Расщурив глаза, Захарка смотрел на неё.
– Разбудила, спал? – спросила она быстро.
Он не ответил, потягиваясь.
– Мы купаться собрались, – добавила Ксюша, присев на кровать так, чтобы коснуться своим бедром бедра брата. – А то от краски уже голова болит: мы красить начали. Двери.
Захарка кивнул головой и ещё раз потянулся.
– Ты отчего молчишь? – спросила Ксюша. – Ты почему всё время молчишь? – повторила она веселее и на тон выше – тем голосом, какой обычно предшествует действию. Так оно и было: Ксюша легко перекинула левую ножку через Захарку и села у него в ногах, крепко упираясь руками ему в колени, сжимая их легко. Вид у неё был такой, словно она готовится к прыжку.
«Я вроде бы и не молчу…» – подумал Захарка, с интересом разглядывая сестру.
Ступнями он чувствовал