Зеркало для Евы. Вера Урман

удачно дополняли «гардероб». Короткая стрижка медно-красных крашеных волос сейчас напоминала когда-то модное направление «я упала с сеновала тормозила головой». У ног этой пары «дам» плашмя расположился мужчина. Спортивный костюм явно был приобретён совсем недавно, но уже успел побывать в «переделках». Мужчина почему-то был босой, а туфли сиротливо стояли у порога. Все трое были мертвецки пьяны. Этому поспособствовала жидкость цвета неба, так называемая в народе «денатурка». Лежащий на топчане ребёнок слегка шевельнулся. Тело и голова нестерпимо чесались, но сил совершенно не было, чтобы унять этот зуд. Боль и жажда иногда отступали, когда сознание затуманивалось от голода и тогда Ангел брал его за ручку, чтобы лететь туда, откуда не хотелось возвращаться: синее небо, яркая зелень, чистая вода в реке, ласковое тепло и нежные звуки, напоминающие пение миллионов золотых и хрустальных колокольчиков; всюду цветы, цветы и есть совсем не хочется. Вдалеке на лужайке бегают и смеются мальчики и девочки; малышу тоже хочется к ним, но Ангел гладит его по головке и просит немного подождать, потерпеть, говоря, что скоро, очень скоро он останется здесь навсегда…

      Мальчик открывает глаза и острый спазм пронзает его. Голод грызёт изнутри ещё живое тельце. Две слезинки скатываются по щекам и набравшись духу, малыш шепчет: – Мама! – ещё раз чуть громче: – Мама, я кушать хочу, дай хлебца, мамочка, хлебца хочу, пить хочу, мама дай водички!

      Рыжеволосая медленно подняла голову, обретая реальность, затем повернулась к топчану лицом и непонимающе уставилась на ребёнка. Пустые бессмысленные глаза, вдруг стали наливаться чернотой и ярость исказила до безобразия её миловидное лицо. Слова, как камни вылетали изо рта и обрушивались на бедное маленькое тельце:

      –– Заткнись, выродок вонючий, урод паршивый! Ишь, сволочуга, жрать он хочет! Дерьмо своё лопай, поганец, а ссаньём запивай, гадость такая! Ты мне всю жизнь испортил, дебил, а теперь хлеба просишь, говнюк; да чтоб ты сдох!..

      Мальчик давно уже молчал, а рыжая всё орала и орала. От криков пришли в себя мужчина и женщина, осоловело глядели на разошедшуюся молодуху.

      –– Чё ты уставился зенками, козёл, чё уставился! – кричала испуганному ребёнку рыжая, – не смотри на меня так, а то я сейчас тебя быстро «накормлю»!

      Из-за сковавшего страха, мальчик не мог отвести взгляд от разбушевавшейся матери.

      –– Да ты ещё нарочно делаешь, мать не слушаешься? Ну всё – получай! – подскочив к мальчику, рыжая со всего размаха ударила его по лицу, а потом ещё и ещё раз… Голова на тонкой шейке дёрнулась несколько раз и застыла; ножки незаметно для рыжей, вытянулись. Мальчика уже не было в этом больном, измождённом тельце. Ангел, взмахнув крыльями, уносил светлую Душу подальше от этой смердящей норы…

      – Вот – так вот, сразу заткнулся, урод! – удовлетворённая «послушанием» малыша, пробормотала «рыжая», – будешь знать, как канючить; спи лучше и чтоб я тебя