«Я был в порядке, только вот ноги сильно распухли».
Тот факт, что пекарь был в порядке, подтвердил и судовой врач, наблюдавший пострадавших. В отличие от остальных, Чарльз даже не кашлял.
В ходе общения с Джуфином выяснилось, что в общей сложности той ночью он выпил чуть более литра бренди.
«Разве важно, что он пил?»
«Это очень важно. Мне кажется, после того, что мы услышали, мы можем быть на сто процентов уверены, что жизнь Джуфину спас выпитый алкоголь».
«Эрмитаж открыт!»
В самое трудное, голодное время блокады Комитет по делам искусств направил в государственный музей «Эрмитаж» художников. Кто знает, что будет завтра, а зарисовки того, как все было, как жили, как работали люди, как выглядел в эту суровую пору один из самых прекрасных музеев Ленинграда, останутся. Отыщет их кто-нибудь из потомков, спасибо скажет. Среди прочих мастеров карандаша и кисти была и Вера Владимировна Милютина[8]. Когда она переступила порог, охнула. Музей невозможно было узнать: стены были покрыты инеем, зияли опустевшие глазницы рам без полотен, под ногами хрустели осколки разбитых стекол, песок. А ведь совсем недавно здесь шла напряженная, круглосуточная работа. Нужно было спасать экспонаты.
22 июня 1941 года объявили эвакуацию «Эрмитажа». Для того чтобы собрать все, чем гордился и дорожил музей, нужны были люди. И ленинградцы поспешили на помощь. Директор Эрмитажа с 1934 по 1951 годы Иосиф Абгарович Орбели[9] вспоминал:
«Все служащие Эрмитажа были вызваны на рабочие места. Научные сотрудники, работники охраны музея, технические служащие – все принимали участие в упаковке предметов искусства, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. А со второго дня к нам пришли на помощь еще сотни людей, которые любили Эрмитаж. К еде и отдыху этих энтузиастов приходилось принуждать приказом».
«Реставраторы дали согласие срезать картины с подрамников. Так было быстрее. Тем более что враг был на подступах к городу. Художники не согласились. Сократили время отдыха и сна – лишь бы не испортить шедевры», – писала художник Людмила Алексеевна Рончевская.
Первый эшелон – а было в нем двадцать два вагона (пятьсот тысяч экспонатов) – собрали за неделю. По воспоминаниям сотрудников музея, только водитель, который вез ценный груз, и начальник эшелона Владимир Левинсон-Лессинг[10], знали, куда именно едут предметы искусства. Машинисту поезда, как и его коллегам, не сказали и о том, что именно везут пассажиры. Впрочем, о том, что груз имеет определенную ценность, догадаться было несложно: как писали впоследствии журналисты, один из вагонов был бронированным, а весь состав прикрывали от бомбежек зенитные орудия, размещенные на платформах.
Меж тем в Эрмитаже работа продолжалась день и ночь.
Укладывая вещи в ящики и коробки, люди часто наклонялись, из-за чего у некоторых открылось носовое кровотечение. Приблизительно