Он рассказал, что они что-то делали с ней во сне – но не сказал что, – чтобы быстрее научиться ее языку. Благодаря этому им сейчас легче общаться. Но это не все. Благодаря этому Адари сейчас здорова, несмотря на причиненную ей боль.
– Нам необходимо, Адари Вааль, – сказал Корсин, высыпая ей в кружку порошок из блестящего мешочка, – выбраться на плато.
Разумеется, здесь не было ни укрытия, ни пищи для людей, а склон горы отвесно обрывался в море. Ее увак мог бы унести отсюда кого-нибудь. Но чужаки пугали Нинка, а мир диких гор был ему родным, и сейчас он, наверное, обосновался где-то на недостижимой высоте.
Прихлебывая бульон – довольно сытный и не сильно отличающийся по вкусу от стряпни ее матери, – Адари думала. Нинк должен прилететь на ее зов, если она будет одна и выйдет на открытое место. Можно долететь до селений на плато и вернуться с подмогой. «Хотя я никого не смогу взять с собой», – размышляла Адари. Нинк может и не прилететь, если заметит рядом с ней чужака, да и не настолько она хороший наездник, чтобы брать пассажиров.
– Я должна пойти одна, но я вернусь, как только смогу.
– Никуда она не пойдет!
Адари узнала голос еще до того, как подняла взгляд. Голос, что звучал тогда громче всех остальных в ее истерзанном разуме. Женщина – мать маленького ребенка – подкинула дрова в дымящийся костер.
– Она бросит нас!
Корсин встал и отвел женщину в сторону. Адари слышала их возбужденный разговор, на том – чужом, непонятном ей – языке. Но, отсылая женщину прочь, Корсин сказал слова, которые Адари поняла:
– Мы – ее спасение, а она – наше.
Адари проводила удаляющуюся женщину взглядом:
– Она не любит меня.
– Сиела? – Корсин пожал плечами. – Она беспокоится о своем супруге – он пропал где-то там, у корабля. Она беспокоится о ребенке, ей хочется уйти отсюда. – Он улыбнулся, помогая Адари встать. – Я уверен, как мать, ты понимаешь ее.
Адари сглотнула. Она не вспоминала о своих детях. Она поняла, что ни разу не подумала о них с тех пор, как попала к чужакам. Виновато покачав головой, она озвучила еще кое-какие сомнения: кешири могли и не послушать ее.
Корсин удивился, но не встревожился:
– Ты умная, Адари. Ты заставишь их слушать.
Он заботливо набросил на ее плечи голубое одеяло, то, под которым она спала все это время.
– Возьми это, – сказал он, – солнце скоро сядет. Наверху можно и замерзнуть.
Адари огляделась. Сиела застыла, тихо злясь. Остальные, те, кому Корсин рассказал, в чем дело, нервно смотрели на него; Равилан – тот, у кого на щеках были красные щупальца, – беспокойно переглянулся с Хестусом. Даже огромный неповоротливый Глойд, который, несмотря на устрашающую внешность, явно был самым большим сторонником Корсина здесь, неуютно поежился. Но никто не помешал ей покинуть лагерь.
Когда сильная рука остановила ее на краю поляны, она с удивлением