– Да, но…
– Вот и прекрасно, – оборвала Дуня воспитателя. – Я оплачиваю ваши услуги, ребенка всегда забираю вовремя. Вещи на смену положила в шкафчик. А сейчас извините, у меня важная встреча, – и отключилась.
Повертела в руках телефон. С Ванечкой было сложно. Дуня прекрасно понимала, что заниматься с гиперактивным ребенком, который постоянно норовит залезть куда не следует, все попробовать, потрогать и узнать, сложно. Особенно если в группе он не один. Занятия Ванечке были неинтересны. Рисовать пальчиками на бумаге как все – не нравилось. Нравилось водить разноцветными руками по стенам и окнам. Собирать домик из кубиков – скучно. А весело – найти у няни в шкафчике ложки и бить ими по эмалированной кастрюле.
Все это Дуня прекрасно понимала, но помочь не могла. Работа. Она и так старалась делать заказы в большей степени на дому и выходила в офис всего три дня в неделю. Поэтому в такие дни Ванечку, которому исполнилось два с половиной года, приходилось возить в ясли.
Он был незапланированным ребенком. Никто не думал о втором малыше, все радовались Танечке. Иван занимался своей студией и не отказывался от параллельных проектов, Дуня активно работала, жизнь была устроенной, отлаженной, и вдруг… Ванечка. Все устроенное и отлаженное сразу же превратилось в полный кавардак.
Ванечка не спал, Ванечка плохо кушал, Ванечка был беспокойным ребенком… Дуня его обожала. В своем маленьком сынишке она часто видела мужа. Ей почему-то казалось, что Иван в детстве был точно таким же – любопытным, непоседливым и шумным.
Танечка от неуемной энергии младшего брата очень страдала, прятала всех своих кукол в закрытый шкафчик. И книжки с принцессами тоже. Тишина в доме царила только ночами.
Дуня смотрела на компьютерный монитор, пытаясь сосредоточиться. Очень не хватало мужа. Она соскучилась, устала и жалела себя. Ужасно не любила чувство жалости к собственной персоне, но иногда… накатывало.
С Иваном почему-то всегда даже самое сложное оказывалось простым. Может, оттого, что сам он – легкий. Смотрел на нее темными глазами с девчачьими ресницами и говорил:
– Не грусти, царица.
А сейчас муж в Риме. На своей первой персональной заграничной фотовыставке. Вернее, именно сейчас он должен уже быть в аэропорту – садиться в самолет до Москвы. И Дуня его очень ждет.
По телефону Иван говорил, что все проходит даже лучше, чем можно было предположить. Интерес к русским огромный, посещаемость очень хорошая. И отзывы в интернете тоже. Это Дуня вечерами сама лазила по сети. И фотографии для выставки помогала отбирать тоже она. Муж доверял ее вкусу. Когда дети были уложены спать, Дуня просто разложила на полу уменьшенные копии работ, из которых требовалось оставить пятьдесят. Сначала сидела, внимательно рассматривала, а потом начала все складывать в три стопки: «Да», «Нет», «Может быть». Ване было интересно, но он молчал. И лишь просмотрев отобранные фотографии, спросил: «Почему именно эти?» И она ответила. Про цвета, про грусть старого сквера, про небо весной, про узловатые руки с портрета. Он слушал и после сказал:
– Ты знаешь мои работы лучше меня.