– А какой анекдотец мне рассказали!.. Американец спрашивает у Бога: когда моя страна станет богатой? – Через двадцать лет, – говорит Бог. – Эх, не доживу… То же самое спрашивает француз, Бог отвечает, что через тридцать. Эх, говорит француз, не доживу… Тут наш русский спрашивает, когда, мол, Россия станет богатой, на это Бог отвечает: эх, не доживу…
Он сам же и расхохотался первым, Лысенко усмехнулся бледно, еще Бронштейн попробовал улыбнуться, но, возможно, из вежливости, зато Лукошин нахмурился, черные мохнатые брови сдвинулись на переносице, глаза свернули, а в голосе прозвучали стальные нотки:
– Странные анекдоты рассказываете. Что-то я не слышал, чтобы вы так же юсовцев порочили, как Россию грязью забрасываете!..
Белович поморщился.
– Да ладно вам, Глеб Васильевич…
– Не ладно! Вы думайте, что рассказываете!
Он взглянул на меня негодующе, я кивнул, соглашаясь целиком и полностью. Понятно, когда такие анекдоты рассказывает про нас враг, но если мы сами о себе такое, то на такой нации можно ставить жирный крест.
ГЛАВА 3
После планерки я поработал с документами еще с часок, наконец ощутил, что, если не сделаю перерыв, уже не сумею отличать дурь от еще большей дури, поднялся, потряс головой, как пес, что выбрался из реки на берег, только что не отряхнулся всем телом, выбрался в приемную.
Юлия поинтересовалась:
– Исчезаете, шеф?
– Только в пределах офиса.
– Надолго?
– Минут на десять, – заверил я. – Если кто придет, попроси подождать. Я у Лысенко. Посмотрю верстку завтрашнего выпуска.
Юлия то ли сумела так себя поставить, то ли в самом деле значит в нашей организации все больше, словом, уже в коридоре я напомнил себе с некоторой досадой, что можно, конечно, сказать, где буду, но не объяснять остальное, а то какая-то суетливость в этом, как будто оправдываюсь, а я ведь шеф, даже не какой-то задрипанный шеф, а вождь партии русских националистов, можно сказать – фюрер, здесь все должно проходить на некоем подсознательно ожидаемом уровне: резковато, отрывисто, мужественно, без сантиментов и длинных разъяснений.
Отворил дверь, в ноздри шибануло знакомым кисловато-резким запахом, за накрытым столом, кроме самого Димы Лысенко, его помощники – Шургин и Орлов, рожи красные, довольные, глаза блестят. Когда стол называют накрытым, то это в Европе или в гребаных Штатах можно все, что угодно, вплоть до того, что накрыт контрактами, договорами, книгами или кирпичами, но в России это значит только водку и закуску. Сейчас со стола на меня вызывающе уставились, ну и чо скажешь, три бутылки водки, тощие бутерброды и банка с солеными огурчиками. Одна бутылка уже заканчивается, две наготове, откупорены. Верстальщик Гвоздев явно смылся в столовку, нельзя же сидеть в компании и не пить, это не по-русски. Я ощутил тоску, а потом чуть ли не приступ тошноты. Это в нашей цитадели, где самые лучшие? Где отвагою горят и сердца для чести живы?
Лысенко перехватил мой взгляд, с некоторой виноватостью кивнул на стол.
–