Однако тут перед новоявленным князем был темный лес. И вообще, вначале надо хотя бы увидеть это существо, разобраться в его природе, посмотреть, как именно он норовит напакостить, а уж потом оказывать это самое противодействие.
«Ладно, будем решать дела по мере их поступления, так что пока остановимся на собственном примерном поведении и проявлении всех лучших человеческих качеств в целом», – решил Орешкин.
Тогда получалось, что завтра ему предстоит приложить все усилия, чтобы уговорить князя и его братьев поехать на дружескую встречу с князем Глебом для урегулирования всех споров.
К тому же не исключено, что кто-то очень важный и нужный, именно из-за того, что в подлинной истории она не состоялась, погиб.
Вот только кто?
Костя начал было припоминать все, что ему было известно конкретно по истории Рязанского княжества, но быстро зашел в тупик.
Что Карамзин, что Соловьев писали о Рязани крайне мало, занимаясь в основном описанием великокняжеских разборок, когда того или иного правителя изгоняли из Киева, или Владимира, или Новгорода, ставили другого, потом его в свою очередь смещали третьи, и так до бесконечности.
Впрочем, что-то вертелось у него в голове, причем сам он очень хорошо сознавал, что это настолько серьезно и важно, что просто необходимо вспомнить. Однако никакие отчаянные усилия положительного результата не приносили.
Как на грех, он не знал и еще одного немаловажного обстоятельства – в каком году он находится, ну хотя бы примерно.
Спрашивать об этом впрямую, так, чего доброго, решат, что совсем допился или вообще поехала крыша, а идти окольными путями ему пока не удавалось.
Точнее, он ими и шел, начиная с сегодняшнего пира, но безуспешно, во всяком случае, пока.
Приблизительное представление у него, разумеется, составилось, но уж очень широкое.
С одной стороны, учитывая, что сам Костя в данный момент приехал в гости к своим родичам, проживающим в Переяславле Рязанском, а князь Глеб правит в Рязани, получалось, что она может быть только Старой Рязанью, той самой, которую сожгли во время Батыева нашествия, да так и не восстановили.
Следовательно, дело происходит до татарского ига, то есть верхняя планка не выше декабря тысяча двести тридцать седьмого года.
С другой стороны, княжество вроде уже обособилось, стало самостоятельным, следовательно, нижняя планка зависла где-то на рубеже одиннадцатого и двенадцатого веков.
Итак, получался диапазон на век с четвертью. Остальное же…
Тут оставалось только гадать.
Впрочем, после некоторого раздумья приемлемый вариант нашелся. Надо, сидя за столом, просто выбрать удобный случай и раскритиковать владимиро-суздальских князей. Пусть хозяева, поддержав тему, помянут имя сидящего ныне на престоле северных соседей Рязани, и тогда все сразу станет ясно.
Придя к этому выводу, он, успокоившись, уснул,