Я быстро сообразил, что царь никогда не обсуждал серьезные дела с членами своей свиты. Он не любил высказывать свое мнение. Он боялся, что оно дойдет до других; в любом случае он понимал, что ему и так приходится принимать достаточно важных решений, чтобы еще приумножать их. В назначенные приемные часы министры получали его окончательное решение – этого было вполне достаточно.
Для него было легче всего придерживаться этого правила, поскольку в любом случае он всегда оставался внешне невозмутимым. Я вспоминаю момент получения телеграммы с известием о гибели всего русского флота в Цусимском проливе. Она пришла, когда мы с императором ехали в поезде. Фредерикс добрых полчаса не выходил из царского купе. Царь был совершенно подавлен. Теперь мы не могли выиграть войну с японцами; флот, являвшийся предметом такой заботы императора, был уничтожен; тысячи офицеров, которых он лично знал и высоко ценил, погибли.
Вошедший камердинер сообщил нам, что его величество пьет чай в вагоне-ресторане. Мы проследовали туда друг за другом. Там царило мрачное молчание: никто не смел начать разговор об этом ужасном событии.
Царь нарушил молчание первым. Он заговорил о предстоящих армейских маневрах и разных незначительных делах. Он говорил об этом больше часа. О Цусиме не было сказано ни слова.
У нас сложилось впечатление, что царя совсем не взволновало случившееся. Фредерикс разубедил нас в этом, поведав о разговоре, состоявшемся за полчаса до этого.
– Его величество желает видеть военного министра в своем купе.
Аудиенция генерала Сахарова длилась долго. По возвращении из царского вагона он тоже сказал, что царь проявляет глубокую озабоченность.
– Его величество обсуждал со мной обстановку. Он сказал, что реально оценивает предстоящие трудности. Он набросал вполне благоразумный план действий. Его самообладание достойно восхищения.
Много позже я узнал, какой удар по здоровью императора нанесла катастрофа при Цусиме, каким бы крепким оно ни было.
«Ваш» Петр Великий
За все семнадцать лет моей службы только дважды мне выпал случай побеседовать с моим государем о политике.
В первый раз это было на празднике двухсотлетия основания Санкт-Петербурга Петром Великим, этим титаном-реформатором нашей страны. Газеты были полны статей, посвященных победам и реформам создателя современной России. Однажды я с энтузиазмом заговорил о первом российском императоре. Царь, похоже, не желал развивать эту тему. Зная, каким уклончивым