– Прости меня…
Эта прекрасная девушка, вольная дочь эфира, никогда не найдет мужа, о котором она еще недавно мечтала, и никогда не родит детей, которые могли бы быть самыми лучшими детьми в мире просто потому, что это были бы ее дети. Двадцать три года Лаура готовилась к тому, чтобы сделать что-то полезное, чем-то помочь людям изменить их жизнь к лучшему, она была полна надежд и светлых идеалов… и вот теперь мир никогда не получит ее дара и станет от этого пасмурней и бедней.
– Я люблю тебя, Лаура. Мы все тебя любим.
Но любые слова, любые выражения горя и печали не могли передать всей глубины чувств, которые испытывала Кот; хуже того – все слова были бессмысленны и бесполезны. Лаура умерла, и вместе с ней навсегда исчезли тепло и доброта, которые в трудные минуты согревали душу Котай. А слова – даже идущие от самого сердца – это всего лишь слова, и не больше…
Кот почувствовала, как душу наполняет ощущение безвозвратной и горькой потери, словно бездонное черное море, оно поднималось все выше, грозя увлечь ее в свои сумрачные, холодные глубины.
Вместе с тем Котай поймала себя на том, что ее грудь поднимается в рыдании, которое – если она позволит ему прозвучать – будет подобно взрыву. Единственная капля, выкатившаяся из глаз, грозила вызвать половодье слез, а единственный всхлип мог вылиться в неподвластные ее воле стенания.
Кот не должна была рисковать, отдавшись своему горю. Во всяком случае, не сейчас, пока она все еще находится внутри дома на колесах. Убийца может вернуться в любую минуту, и оплакивать подругу до тех пор, пока она не выберется из этого ужасного места и пока преступник не уберется восвояси, было неразумно, нерационально. Оставаться в фургоне у нее не было никаких причин, коль скоро Лаура – ее лучшая подруга – мертва, окончательно и бесповоротно.
Где-то поблизости раздался хлопок закрываемой дверцы, отчего тонкие металлические стены фургона слегка задрожали.
Убийца вернулся.
Что-то загремело. Совсем близко.
Кот вскочила на ноги и, сжимая в руках мясницкий нож, прижалась к стене возле распахнутой двери комнаты. Не обретшее выхода горе оказалось превосходным высокооктановым горючим для ее ярости, и Кот буквально пылала от ненависти, от острого желания сделать ему больно, полоснуть ножом, выпустить кишки, услышать его крик и – самое главное – сделать так, чтобы в глазах его, как в глазах Лауры, появилось осознание собственной смертности и уязвимости.
«Он придет сюда, и я убью его. Он придет – я убью. – В ее устах это был не продуманный план, а молитва. – Он придет. Я убью. Он придет. Я – убью…»
В полутемной спальне потемнело еще больше. Убийца стоял у порога, загораживая собой слабый свет из коридора.
Нож в руке Котай жадно поднимался и опускался, словно игла швейной машинки, выводящая в пустом воздухе рисунок ненависти и страха.
Вот он почти вошел. Вошел сюда. Сюда. Конечно, он не отправится в путь,