Здесь опять-таки современные психологи могут предположить, что его сны были подлинными, а не выдуманными, ибо известно, что власть сильного желания осуществляется во снах. Каковы бы ни были объяснение и источник его «видений», не может быть сомнений в мастерстве, с которым он извлекал из них практическую пользу. И наивысшей моральной похвалой Сципиону было то, что власть эта употреблялась им исключительно на благо его родины и никогда – в личных интересах. Когда в позднейшие дни пришел черед трудностей и обвинений, когда неблагодарное государство забыло своего спасителя, Сципион не вызвал ни одного божественного видения в свою защиту. Тот факт, что он воздержался от этого, тем более значителен, что в других ситуациях он показал себя виртуозным мастером, использующим человеческую психику, как инструмент.
Победа на выборах в эдилы имеет историческую важность не только потому, что она освещает источники успеха Сципиона и его влияния на людей, но и поскольку она бросает свет на причины его политического заката, добровольного изгнания из неблагодарной страны, которая смотрела, как чудесная, блистательная карьера заканчивается в тени. Ливии показывает, что его выборы, несмотря на рассказ Полибия, из которого можно заключить обратное, прошли не без противодействия; что народные трибуны противостояли претензиям Сципиона на должность, ибо он не достиг еще законного для кандидатов возраста. На это Сципион возразил, что «если граждане вообще желают назначить меня эдилом, значит, я достаточно стар». Призыв к народу через головы трибунов дал мгновенный успех, но триумфальное отрицание традиций и правил, вероятно, добавило обиду к той ревности, которая неизбежно сопровождает преждевременный успех юности.
Глава 2
Заря
Таковы три эпизода из пролога к будущей драме карьеры Сципиона. Занавес же над ней поднимается в 210 г. до н. э., который был для Рима если и не самым черным часом в его смертной борьбе с Карфагеном, то по меньшей мере самым серым. Конфликт, в который Рим первоначально ввязался в 264 г. до н. э., был неизбежным следствием гегемонии в Италии, завоеванной благодаря сочетанию политического гения и воинского мужества, ибо эта гегемония не могла оставаться в безопасности, пока чуждая морская держава – Карфаген – правила над водами полуострова, являя собой постоянную угрозу побережью и торговле. Но когда, после многих опасностей, окончание 1-й Пунической войны в 241 г. до н. э. дало Риму безопасность на морях, мечты и амбиции Гамилькара Барки не просто оживили, но расширили масштаб борьбы между Карфагеном и Римом до уровня, когда итогом могло быть только мировое владычество или полный крах. В течение долгого промежутка, когда на поверхности соблюдался мир, этот карфагенский Бисмарк занимался