Вот взмывают в небо черные стрелы.
И рядом с Шарельфом со стоном хватается за бок кто-то из солдат, кажется, Роско. Достали-таки, с-сволочи степные!
Вот поднатужившийся солдат с хэканьем скидывает со стены большой камень. Внизу что-то хрустит.
Лестница? Кости?
Слышатся предсмертные крики, но степняки не останавливаются. Воля кагана гонит их на убой.
И снова – лестницы, крючья, веревки, степняки… мертвые и живые, живые, становящиеся мертвыми.
Один за другим, один за другим…
Внизу, не удержав натиска, трескаются ворота, и кто-то из солдат бьет в дыру копьем. Слышится крик степняка, но таран продолжает свою работу. Кто-то разряжает в дыру арбалет.
Рано, слишком рано.
Рид стоит там, внизу. Он не собирается уходить от ворот, сегодня его поле битвы здесь. Красивые слова?
Таких на войне не бывает. Это грязь, кровь, слезы, это много боли…
И много долга.
Стоять, сквозь стиснутые зубы. Просто – стоять.
На стене отчаянно бьются люди.
И все же… степняков так много! Слишком много!
То там, то тут на стене вспыхивают очаги сражений. Первое время защитники крепости еще сдерживают их, но потом просто не успевают.
Падают солдаты, падает, схватившись за рану в бедре, Шарельф Лоусель, под руку ему лезет Карим…
– Держись!
И плевать ему на субординацию, что есть сил мальчишка тащит раненого командира прочь из боя, туда, где у донжона наскоро перевязывают раны.
– Отходим! – раздается крик на стене. – Медленно, отходим ко мне!!!
Аллес Рангор командует своей частью стены. Сегодня они все там, обозники, разведчики, арбалетчики…
Сегодня надо просто стоять. Стоять, держаться, невзирая ни на что. Стоять…
И медленно падает со стены Хенрик Эльтц, с пробитой копьем грудью.
– Отходим!
Встряхивает Карима за плечо комендант крепости:
– Труби!!! Слышишь – труби отход!
Мальчишка послушно подносит к губам рог – и чистый звонкий сигнал заливает пространство крепости, пронзая шум боя.
И так же медленно, словно в дурном сне, падают навзничь ворота. И в них показывается рыло тарана.
– Стрелы! – задорно кричит Рид. – Не цельтесь, не промажете!
Первых степняков просто сметает волна арбалетных болтов. И вторую волну – тоже. Но третья все же проникает в крепость.
И начинается резня.
Страшная, бессмысленная, беспощадная.
С холма, красуясь на белом коне, смотрит на это каган Хурмах.
– Сто золотых тому, кто принесет мне голову Торнейского. Тысячу тем, кто приведет его живым!
Он в бою не участвует. Ни к чему. Он потом придет на поле боя, омыть сапоги в крови побежденных. Потом.
Рид сейчас не думает о кагане. Он ни о