– Это же просто фрагмент человеческого тела, Мари. И ничего в нем нет особенного. Человеческие тела, в конце концов, самые обычные предметы.
В конце недели приехал хирург Гофман. Он остановился перед моей восковой головой и смотрел на нее с изумлением.
– Так-так. Ты опять взялся за свое. Поразительное сходство, Куртиус.
– Благодарю вас, сударь! – отозвался тот.
– Правда, это едва ли имеет большое значение, – задумчиво пробормотал Гофман, хотя было видно, что он не может оторвать взгляд от восковой головы. – Я не думаю, Куртиус, но все же… Нет, конечно, нет!
– Что вы хотите сказать, сударь?
– Я собирался сказать какую-то ерунду, какую-то глупость.
– И все же, сударь?
– М-да. Вот что, Куртиус, я хотел высказать предположение… хотел предложить, что, возможно, ты бы мог добиться такого же отменного сходства, такой точности, вылепив меня? Ты смог бы? Что скажешь?
– Да, сударь, я бы смог.
– В самом деле?
– Без сомнения, сударь!
– Ты думаешь, я глупец?
– Вовсе нет. Если вам будет угодно, сударь…
– Мне будет угодно! Я считаю, что пора мне прославиться, в конце-то концов. Я известный специалист в своей области. Я не жду, что мне установят бронзовую статую, но такое вот изваяние из воска, почему бы нет? Я был бы тебе весьма благодарен.
– Я могу это сделать, сударь.
– Хорошо. Да, это хорошо!
Куртиус отправился за сосудом с сухим гипсом. А я подошла к старику.
– Прошу, садитесь, сударь.
Он сел на стул, было видно, что он немного нервничает. Я обернула вокруг его шеи белую простынку, точно он сел в кресло цирюльника. Подошел Куртиус с пузырьком масла.
– Мне нужно расстегнуть ворот вашей сорочки, сударь, чтобы приоткрыть шею. Закройте глаза, сударь.
– Да, – отозвался тот.
– И не открывайте.
Мой наставник нанес на лицо хирурга немного масла. Тот поморщился.
– Я теперь в вашей полной власти, так, Куртиус?
– Вам следует сидеть абсолютно неподвижно! – ответил он. – Это необходимое условие. Я вставлю две соломинки вам в ноздри, и вы будете дышать через них, пока я не скажу. И губы тоже крепко сожмите.
Воцарилась тишина, мы в молчании корпели над хирургом. Он полностью нам подчинился. Его грудь вздымалась и опускалась, оставаясь единственным зримым подтверждением того, что он жив. Когда Куртиус удалил с его лица гипсовый слепок, под ним обнаружилось лицо испуганного и оробевшего старика, который, моргая, глядел на нас с недоумением. И тут я решила воспользоваться моментом.
– Вы меня извините, сударь? – обратилась я к хирургу.
– Что такое, мое дитя?
– Я