Женщина распласталась на нем, все еще крепко держась за его бедра на случай, если он попытается снова ее сбросить. Уоррик тихо застонал. Но было поздно: она успела надежно усесться, и он тверд как сталь. Оставалось совсем немного…
Жар. Обжигающий жар и влага. Почему ее расселина не оказалась сухой и неподатливой? Почему?..
Тихий плач пронзил его, как пикой, хотя этого следовало бы ожидать. Она все еще не сумела вобрать его целиком, и все старания вызывали новую боль. Безумное дикое удовлетворение захлестнуло Уоррика. Значит, она в самом деле невинна, и страдания скоро побудят ее отказаться от гнусной затеи.
Разумеется, один мощный выпад, и с ее невинностью будет покончено, однако он оставался недвижим. Правда, ее грот был таким маленьким и восхитительно тесным, что желание вонзиться в нее становилось почти непереносимым, но он быстро задушил его. Пусть подлого предателя ничем не усмирить, но остальные части тела пока ему повинуются.
Уоррик снова услышал горестный вскрик, на этот раз более громкий, и открыл глаза, чтобы насладиться ее муками. Слезы струились по бледным щекам, сапфировые затуманенные глаза, полные боли, смотрели куда-то вдаль. Но Уоррик совершенно забыл, что она совсем голая.
Такая изящная, миниатюрная, однако прекрасно сложена, с упругими полными холмиками и узенькой талией. Прикосновение ее бедер, трепет великолепных грудей, ощущение теплых глубин, вместивших лишь половину его естества, но сжимавших его, подобно тугим ножнам, было последней каплей. Уоррик не выдержал. Кровь прилила к сердцу и к той части тела, которая не слушалась ни доводов рассудка, ни угроз, и восставший стержень легко пробил последний барьер, отделявший девушку от женщины, хотя его владелец по-прежнему не шевельнулся.
Ровена жалобно вскрикнула и обмякла, приняв грозный меч до самой рукояти. Уоррик стиснул зубами кляп, напряг мышцы, но оставался на месте, пытаясь превозмочь безумные порывы. Он истово молился, чтобы Господь лишил его мужской силы. Уоррик никогда не сопротивлялся чему-либо с такой страстью, никогда так горячо не хотел чего-то, противного воле и разуму.
Женщина стала двигаться, сначала нерешительно, неуклюже. Боль все еще не отпускала ее, слезы лились ручьем, но губы были упрямо сжаты. Она так тяжело дышала, что легкий ветерок шевелил волосы на его торсе, добавляя новые мучения к уже испытываемым. И Уоррик понял, что потерпел поражение. Он в последний раз попытался скинуть ее, почти радуясь боли в руках и ногах, но она все знала, черт возьми, и вцепилась в него как репей. А через минуту и ему стало все равно. Уоррик словно обезумел, ведомый примитивным первобытным инстинктом,