Элементарная социология. Введение в историю дисциплины. А. Ф. Филиппов

Это значит, что, если мы изучаем человека, например, как домохозяина (вот семья, это целое хозяйство для грека, ойкос, а не просто муж с женой), но это домохозяйство – еще не завершение человеческой природы. Одно ли хозяйство, третье, четвертое, входящие в соседскую общность – но этого недостаточно. Когда Аристотель готов признать его человеком в полной мере? Когда он в городе как гражданин раскрывает свою способность к определению характера той политической общности, в которой он находится. Становясь в полной мере гражданином, он раскрывается как человек.

      А что для Гоббса? Гоббс делает вид, что это, вообще говоря, все ерунда. Когда Гоббс критикует Аристотеля, возникает впечатление, что он его не просто плохо читал, но нарочито плохо читал. Он выставляет против него нарочито слабые аргументы. Он говорит в книге «О гражданине»: вы идете на улицу, вы что, не запрете за собой дверь? Запрете. Отправляетесь в путешествие – вы отправитесь без охраны? Ни в коем случае. Как же можно говорить, что человек существо общественное? Это абсолютно не работает. Или возьмем другое положение дел. Для Аристотеля все граждане города в той или иной мере друзья. Тем, что сплачивает людей, что позволяет им держаться в политическом сообществе, является в том числе и дружба. Видов дружбы может быть много, люди становятся друзьями по разным причинам. Но высший вид дружбы – это дружба между самыми лучшими людьми, которые поклоняются одним богам, исполнены добродетелями, – в этой дружбе раскрывается природа дружбы. Вот, говорит Гоббс, это правильно, а остальное забудем. Настоящая дружба именно такова, дружба в высшем смысле. Людей много, дружбы, исходя из критерия добродетели, достойны все – они все примерно одинаковы, выбирать сложно, а дружить со всеми тоже нельзя. Для чего тогда нужно понятие дружбы? Оно не работает ни тотально, ни избирательно. Итак, то, что человек животное общественное, не работает. То, что люди спаяны в обществе узами дружбы, тоже не работает. Тогда как можно доверять Аристотелю в этом важнейшем деле? За этими рассуждениями стоит собственное представление, там стоит большая полемика против современного Гоббсу аристотелизма. Школьная философия в то время еще рассматривает Аристотеля как высший авторитет, потому что, говоря совсем грубо, Фома Аквинский доказал, что Аристотеля можно хорошо употребить на благо христианской церкви. И для Фомы Аквинского дело обстоит следующим образом. Вот существует мир, он управляется разными законами (вечным, божественным, естественным), и каждый из этих законов вечный и неизменный, но они немного по-разному развернуты в сторону разных аспектов бытия. Когда возникают человеческие сообщества, они подчинены этим законам. Законы, еще раз подчеркиваю, это мировые законы. Человек может придумывать разные законы, но это лишь приспособление существовавших от века божественных и известных законов к тем или иным местам и в разное время. Что существуют естественные законы, иначе говоря, законы природы – было известно с глубокой древности. И с самой глубокой