Как ни странно, удалось Арсению добыть старушкин адрес. Все подходы к ней теперь, после ночного сидения, были перекрыты, как сибирской плотиной, медпосты выставлены на этажах, и все попытки проникнуть в чужые угодья пресекались вздрюченными дежурными. Осуществил Полозков это мероприятие в предельно лаконичной манере. После перевязки он пошуршал в руке случайно попавшей к нему Ритиной купюрой и, скромно потупясь оставшимся глазом, заявил симпатичной пройдошистой сестричке:
– Старушка одна, черт, обещала отдать старые военные письма с марками, так адрес забыл взять. А теперь через посты к ней в палату не пролезть. Поможете с адресом?
– Собираешь бабушкины адреса, симпатичный? – осведомилась сестричка, ловко завязывая сзади бинт.
– Ну да, – неуверенно подтвердил Полозков, протягивая кулак с купюркой. – Не всегда же она была…в возрасте…
– Ручку разожми, – сестричка положила свои крытые ровным лаком пальцы на его.
И купюрка беззвучно перекочевала на ее грудь.
– Да за такие деньги, – возмутилась медработница, – я тебе и свой адресок добавлю. Ошибешься – не пожалеешь.
И правда, на следующий день присела в коридоре к нему на койку и протянула бумажку. " Алевтина" – с удивлением прочитал Полозков и рядом разглядел телефон. Но на обороте, все же, четким детским почерком малограмотной девчушки было выведено: " Аркадия Самсоновна Двоепольская", и адрес.
– Такими кавалерами, как ты, – молвила сестричка, покачав задом койку и вставая, – только дуры кидаются. А глазки скоро лучше старых будут, все разглядишь – так охнешь, – и пошла, гордо ступая по коридору, только раз обернулась.
Через день Арсений выписался и, еще в повязке, озираясь и вертя шеей в сторону пролетающих мимо машин, вышел из больничных ворот.
Надо сказать, что неделя, которую Арсений провалялся в больнице, не прошла для города впустую. Во-первых, апрель, проведя в городе полные две декады, нагрел и выпарил мостовые, согнал в лужи труху заиндевевших ледяных хрусталин и выпустил в лазоревый весенний воздух не только гигантскую «шестерку» черных лающих пернатых, но и кучи откуда то выбравшихся иных созданий – охудавших за зиму нервных скандальных воробьев, таскающих корки из под носа шатающихся от зимних эпидемий голубей, стайки радостно бодающихся прогульщиков-школяров, а также новых каких-то субъектов – те тихо, держась упругих весенних теней, пробирались по улицам и переулкам и мазали стены липкой гадостью. Это были клейщики воззваний:
– « Все на первый общий Первомай»,
– " Оторвем собачьи башки и кошельки олигархам-кровоедам. Боеотряд"
– « Держись, труженик, крепче за „Белое яблоко“ – опорную балку демоса. Голосуй в нашу колонну справа».
– " А губернатор-то – тю-тю! "
– " Кто христианской ориентации – в Первомай