Мысль о ключе подбросила меня под самый потолок.
– Отставить! Как дам ремня хорошего!
– На детей кричать нельзя! – нравоучительным тоном объяснила мне Ольга (и эта сюда пожаловала!). – Их нужно холить, лелеять и воспитывать.
– Ну и воспитывала бы себе на здоровье, Песталоцци ты наш доморощенный, вместо того, чтобы мешать покою честных граждан.
– Честных граждан в убийствах не обвиняют, – съязвила Ольга, запахивая розовый халат, от чего она стала похожа на раскормленного дождевого червя. – Меня, например, не обвинили. А у тебя подписку взяли! – И такая зависть у нее в голосе прозвучала, что я даже на минуту пожалела о своем вынужденном участии в трагических событиях. Была бы моя воля, отдала бы криминальные лавры родственнице: и сомнительное алиби, и отпечатки пальцев, даже подписку о невыезде, и ту бы отдала. Только бы они меня все оставили в покое! Но нет: у Ольги оказалась своя версия, которая требовала немедленной проверки.
– Эфа, я на досуге сопоставила отдельные факты и поняла: ты не виновата. Просто ты была в состоянии эффекта.
– Аффекта.
– Ага, я так и говорю. А за это у нас не судят. Ты, главное, не бойся. Признайся, и сразу на душе легче станет. У нас, кстати, самый гуманный суд в мире. Я про это читала.
– И еще смотрела, в «Кавказской пленнице».
Ольга не смутилась:
– Смотрела. У меня широкий культурный кругозор. Правда, дети?
Дети охотно согласились, поскольку умудрились-таки надеть на мамочку украденные накануне наручники. Я оказалась права: ключ они взять не догадались. Засыпала я под злые завывания Ольги и радостное хихиканье младших Сидоровых.
Под утро мне приснился толстый зеленый принц. Светящимися пальцами он прикуривал трубку от огромной орхидеи и требовал от меня подписку о невыезде.
От ночных игр в детективов был только один плюс. Намаявшиеся родственники спали без задних ног. Поэтому утро прошло в хорошей дружеской обстановке. Рыбки меланхолично слопали кусок сырого мяса. Гена удовольствовался вегетарианской пищей. Жбан устроился прямо на столе и гипнотизировал свое отражение в блестящем кофейнике. Я смотрела новости.
Местное телевидение билось в чернушной истерике: война, забастовки, поджог, убийства. Декан и Алекс оказались в неплохой компании. Помимо них, в иной мир накануне отправились банкир, политик и директор овощной базы. Журналистика – это когда сообщают: «Лорд Джон умер», – людям, которые и не знали, что лорд Джон жил. Так говорил Гилберт Честертон. Российская журналистика – разговор особый. Неважно, что именно сообщить, главное – сообщить. Пытаясь объять необъятное и объяснить необъяснимое, журналисты тянули параллели. Параллели пересекались на удивление плохо, но кто ж отступает перед трудностями? Политика назвали