Мне хотелось поставить точку над «i».
– Ваше Превосходительство, разве вы не чувствуете, какое значение для всех имеет взятие Ростова? Это первый шаг к дальнейшим нашим победам. Какой счастливый день я испытал сегодня в городе. Я торопился, но я сегодня же попрошу командира отпустить меня в Ростов дня на два…
– Взятие Ростова – это новые лавры в венок Добровольческой армии и большая ошибка, – сказал генерал. – Вы в этом скоро убедитесь. А командир – я в этом уверен – уже не отпустит вас в Ростов…
Для меня стало почти все ясно. И когда мы остановились и я шел по темным путям, чувство ужаса и отчаяния сменило прежнее ликование. Я едва взобрался в свою кабинку.
– Владимир Николаевич, это правда? – спросил я капитана З. Капитан сидел с утомленным видом и пил чай.
– Да, если к четырем часам ночи положение не восстановится, Ростов приказано оставить.
Совсем разбитым, я стал снимать винтовку и патронташ. Оставалась одна только надежда на чудо. Но еще Тургенев сказал, что все молитвы о чуде сводятся к одной: «Господи, сделай так, чтобы дважды два не было четыре». Что отдал я бы за чудо? Я видел перед собою Ростов, эти восторженные лица, эти тысячи глаз, которые смотрели на меня с надеждой и радостью. Мы обманули их. Завтра проснутся они – и увидят, как мы бросаем их на произвол красных палачей. И если бы в ту минуту сказали мне, что ценой невероятных пыток можно спасти Ростов, я отдал бы себя на мучение, и они были бы для меня высшей радостью.
Я стал раздеваться. А кругом говорили, как делить захваченную добычу. Как такой-то казак уже «загнал» товару на 58 тысяч. Какие цены стоят на сахар и кожи. Тяжелым дурманом свалился на меня сон. И только светлой полоской блестела в душе слабая искорка надежды – надежды на великое чудо.
Настало утро – и стало ясно, что Ростов сдают. В первый раз за все время моей военной службы на меня напало какое-то отчаяние. «Почему не убило меня тогда, 7 февраля, – думалось мне, – я умер бы с сознанием, что мы одерживаем победу».
– Какой вы сегодня мрачный, – сказал Петя. – Вас, должно быть, загонял поручик П.
У поручика П. – начальника орудия нашей смены – действительно тяжелый характер. Он контужен в немецкую войну, нервен и раздражителен до крайности. С большинством из моих коллег у него выходили недоразумения. Но я подхожу теперь к людям с особым масштабом «Tout comprendre, c’est tout pardonner». Мне хочется теперь именно остаться у него, чтобы доказать – главным образом себе, – что человеческая душа прекрасна и если отбросить мелочи,