Старшина Гильдии Уличных Музыкантов города Денгера испуганно отскочил, бормоча себе под нос разнообразные слова. Только половину из них можно было условно считать музыкальными терминами.
– Организуйте ему гастроль! – зло приказал он своим людям. – Долгую.
– Сделаем, хозяин, – ухмыльнулся один из четверки.
– С аккомпанементом или без? – деловито поинтересовался другой.
– Обязательно с аккомпанементом, – важно кивнул Старшина Гильдии Уличных Музыкантов города Денгера. – Такой великий бард имеет право на все находящиеся в вашем распоряжении почести. Но чтоб дышал, – добавил он, направляясь к выходу.
– Пусть только попробует не дышать, – обронил один из обломов, помахивая своей дубиной.
Покачиваясь от выпитого вина, бывший великий боец и все еще неплохой менестрель храбро шагнул навстречу тяжелым железным дубинам в молодых недобрых руках.
Дубины ударили разом. Он дважды увернулся, перепрыгнул стол, наотмашь полоснул кого-то из врагов по неосторожно отставленной руке, еще раз уклонился… он помнил такие бои, что этим молокососам и не снилось… у них нет против него и тени шанса… вот сейчас… проклятье… почему его движения столь медленны… сейчас… сейчас… как гудит голова… и ноги… такие тяжелые… словно по колено в киселе… и воздух… кажется, он забыл дышать… так трудно дышать… подлец хозяин, верно, отравил свое вино… черт, они совершают просто смехотворные ошибки, нет, ну вот кто так двигается? Ему бы хоть немного сил, и… Шаг. Поворот. Выпад. Отскок. Шаг. Еще шаг. Выпад…
Дубины ударили разом. И некуда было деться. Некуда, потому что кончился пол, а вместе с полом кончилась и вся земля. За миг до удара менестрель отбросил кинжал и отчаянно расхохотался. Расхохотался, потому что понял, как именно его сейчас будут убивать. Такая простая тактика, такая детская… Они ведь щенки перед ним, глупые слепые щенки, а он…
Дубины ударили разом.
Очнувшись, менестрель заметил, что он куда-то идет. Медленно, правда, но идет. А значит, жив. Ну, да! Его ж не велено было убивать, вот и не убили. Просто поучили маленько, чтоб вперед не зазнавался и почитал старших. Плащ разорван, правая рука висит набрякшей колодой – вероятно, сломана – голова раскалывается от боли… но он тем не менее куда-то идет… Куда?
Если бы он мог оглядеться по сторонам, он, вероятно, заметил бы некие смутные фигуры, что, перебегая от дома к дому, осторожно крались за ним – но имея такую больную голову особенно не пооглядываешься. Притишилась боль, и ладно.
– Мне нужно добраться до гостиницы, – внезапно вспомнил он. – Сын. Я совсем забыл о сыне.
Но ему уже никуда не суждено было добраться.
Он свернул в узкий переулок. Тени домов накрыли его бархатным плащом тьмы, а тени людей догнали и окружили. Те самые пьянчужки, которых он разогнал. Те, что побоялись связываться с ним в открытую.
Он