– Ах ты, хищница, – Аджап начала снимать с ноги башмак, – сейчас я тебя зашибу.
Морда у Ночки вытянулась: быстрее молнии скользнула она вдоль стены и мгновенно оказалась на нижних ступеньках. Башмак, который Аджап запустила в нее, одиноко плюхнулся в лестничный пролет уже после того, как кошка сделала ноги. Старая женщина устало присела на ступеньку и заплакала. Она плакала тихо и очень горько, ведь попугайчик был для нее всем: лучшим другом и собеседником, тем существом, о котором она постоянно заботилась и думала. И что получается, он мученически умер в когтях этого зверя, а она никак не смогла ему помочь.
Наплакавшись, она кое-как спустилась за своим башмаком.
«А ведь эта злыдня права: Ночка не виновата, что она хищница – какой с нее спрос, –думала она, ставя башмаки на полочку в коридоре. – Это ты, старая калоша, во всем виновата: как звонят, сразу дверь в гостиную закрывать надо было, чтобы Тоты не вылетел!».
В этот вечер Аджап убрала пустую клетку на шкаф и простила Ночку. Но Гулялек ей было уже ни капли не жалко.
9.
Дни шли своей чередой, и Аджап не заметила, как наступила осень. А все потому, что племянница Нязик, узнав о тетушкином несчастье и видя ее страдания, купила ей нового попугайчика, такого же – желто-зеленого. Сначала Аджап была против. «Забери его, Нязик, никто мне не нужен кроме Тоты-джана!», – сопротивлялась она. Но через несколько дней, видя, что попугайчик заскучал, стала его развлекать: пела песенки, разговаривала с ним. С каждым днем она привязывалась к птичке все больше, и уже дни не казались ей такими серыми, а жизнь безрадостной, тем более, что новенький попугайчик, которого она назвала Кичи (малыш – с туркменского), страсть, как любил послушать песенки. Он весело щебетал в клетке и занимал все помыслы Аджап. Теперь она отпускала птичку полетать на два часа, а потом опять закрывала в клетку – так целее будет.
Частые дожди размыли дорожки к дому: их строители лишь наспех присыпали песком. В такую грязь из дома выходить было страшновато – поскользнуться можно было, где угодно. Аджап сократила свои прогулки до минимума. Нязик приносила ей продукты и необходимые лекарства. Гозель Хемраева тоже нет-нет заходила. После того, как врач меряла ей давление и расспрашивала про самочувствие, они пили чай. Во время одного такого чаепития участковая как бы невзначай рассказала Аджап, что Гулялек нездоровиться: сердце пошаливает и ноги болят. Ей нельзя тяжести поднимать и нервничать. Аджап было ясно, чего добивалась врач, но на Гулялек она поставила большую и жирную точку. Уяснив для себя распорядок ее прогулок и походов в магазин и аптеку, она старалась выходить из дома так, чтобы не встречаться с вредной соседкой.
С осенними дождями в сердце поселилась неведомая тоска, с которой Аджап пыталась бороться: ведь за дождливой осенью придет холодная зима и уже неизвестно, дождется ли она весны.