– Да, конечно… – Головин стал шарить по карманам, выудил несколько мятых купюр, сунул их мне и быстро отдернул руку. Я отсчитал требуемую сумму, отдал водителю. Даже в темноте было видно, как тот смертельно побледнел. Что с ними не так? Мертвецов никогда не видели?
– Давай дальше, – сказал я. – Сейчас шлагбаум откроют.
– Ну уж нет… – замотал головой парень. – Дальше не поеду, сам дойдешь, тут недалеко…
Ладно, черт с ним. Я выбрался из машины. Едва захлопнул дверцу, как он резко сдал назад, пулей развернулся и помчался прочь, как автогонщик по трассе.
Остались я и потрясенный Головин. Он так смотрел, словно я олицетворял саму старушку Смерть (впрочем, в некоторых поверьях она не старушка, а очень даже милая девушка).
Из будки робко высунулся товарищ Головина и сразу спрятался. В этом было что-то сатирическое. Каждый день из года в год лицезреть похоронные кортежи, гробы, венки, заплаканных людей – и стать от этого настолько чувствительными и суеверными?
– Леха, отомри, – проворчал я. – Деньги верну.
– Да ладно, Никита, можешь не возвращать… – Он явно томился моим присутствием на границе охраняемой территории. – Слушай, а ты уверен… – Он колебался, не знал, как закончить.
– Нет, – отрезал я. – Будем разбираться. Закурить дай.
– Н-не курю…
– И давно?
– Н-никогда не курил…
Ладно. Я махнул рукой и шаткой поступью двинулся в глубь охраняемой территории. От затеи стрельнуть сигарету у напарника я отказался. Он заперся в будке и собирался до последнего держать оборону.
– Я позвоню Сергею Борисовичу, можно? – донесся слабый голос Головина. – Он вроде здесь, ему тоже сообщили…
– Не надо, – буркнул я, – не звони. Сам принесу благую весть.
– Хорошо, не буду… – Головин облегченно вздохнул.
Я шел, шатаясь, по щебеночной дорожке, иногда останавливался, разражался кашлем. Вновь сходило затмение, голова отказывалась работать. Ноги с трудом волочили отяжелевшее тело. Где моя суперсила?
Я опустился на лавочку, чтобы избавиться от одышки. Пропадала чувствительность – к боли, к холоду. Требовалась воля, чтобы подняться и продолжить путь между шеренгами кустарников.
Завершение ночи выдалось малооблачным. Природа словно извинялась за причиненные населению неудобства – ветер стих, осадков не было, даже облака разбредались, и в их разрывах угадывались звезды. До рассвета оставалось несколько долгих часов.
Я терял ориентацию – неведомым образом меня снесло с дорожки, и я оказался на центральной аллее парка. Парк Памяти Новосибирского крематория был образцом ландшафтного искусства. Находись он в городе, сюда бы приходили отдыхать семьями, по аллеям сновали бы мамы с колясками, а все скамейки оккупировали бы пенсионеры. В плане он представлял зеленый прямоугольник с круговой аллеей. Сквозные дорожки делили центральную часть на равные сектора.
Самая