– Слышь, мамуля, – обратился он ласково к хрупкой миловидной жене, – решил я отдать деток на теннис. Ребята они крепкие, все в меня, пусть тренируются. Надо заходить в эту элиту. Ничего там сложного нет, не боги горшки обжигают.
– Как же так, Федюша? – испугалась жена. – Они же музыкой занимаются, хвалят их очень. Способные. Какой спорт, дорогой? Что это ты придумал?
– Послушай, милая, – пока еще миролюбиво возражал Федюша, – от музыки твоей какой выхлоп? Вот станут взрослыми, кем будут? В оркестрах сидеть за сорок тысяч или, того хуже, учителями в музыкалках за двадцать?
– Это же культура, понимаешь? Ты даже ни разу на концертах у них не был. Знаешь, как они радуются, когда хорошо сыграют, получат цветы и заслуженные аплодисменты? Они же музыканты прирожденные. Как можно оторвать их от любимого занятия, когда у них так хорошо все получается, к чему у них талант?
– Это у твоей мамы талант мозги пудрить, – начал сердиться Мефодий. – Какие еще концерты, делать мне больше нечего, как на концерты ходить. Ребята засмеют. Вон у главы сын на теннисе, у Вальки-гада дочь на первенстве Москвы играет, рейтинг уже заработала… А ты тут со своими концертами…
– Федюша, подумай! Что ты говоришь? И как ты это им объяснишь?
– Все, любимая! Нам эти реверансы не нужны. Концерты, симфонии… Все это баловство несерьезное. Научились играть – и хорошо. Пригодится в жизни. А симфонии денег не дадут. Вон Машка Шарапова какие бабки ракеткой заколачивает, дух захватывает. Пойдем туда. Говорят, выйти на пять миллионов зеленых в год несложно. Понятно, вложиться серьезно придется. А там посмотрим, может, и на сотню наиграем.
– Но Мефодий…
– Все. Разговор окончен. Мне уже и тренера посоветовали, немца. Начнем у нас, потом, может, в Германию с детьми поедешь. Домик найдем приличный, жить будете в Европе. Еще спасибо мне скажете. Симфонии… придумают ведь ерунду такую. Маманя, видать, крепко тебя обработала. Культуру ей подавай. Что нам с этой культуры? Короче, на завтра отменяй все свои репетиции. Поедем на корт.
На следующий день всех троих испуганных музыкантов Мефодий привез в теннисный центр. Справедливости ради надо сказать, что дети, постоянно занятые музыкой, и сами не прочь были сделать перерыв и сменить обстановку. Но они были встревожены решимостью отца занятия музыкой вообще прекратить. До конца они в это не поверили и сейчас, а на корте отвлеклись и оживились.
Немецким тренером оказался высокий юноша мечтательного вида. Звали его Гюнтер, отец его был немцем, а мать – русской. Он родился и жил до двадцати лет в Германии, с пяти начал заниматься теннисом, в восемнадцать входил в первые двести рейтинга ATV, потом получил тяжелую травму колена на гаревом корте и профессиональную спортивную карьеру вынужден был закончить.
Дома мать разговаривала с ним по-русски, и теперь в Москве, куда он приехал на заработки,