Но по отношению к сухопутным войскам даже форма приказов, используемая Гитлером и командой его генералов, казалось, намеренно была такой, чтобы демонстрировать полное пренебрежение к прерогативам их главнокомандующего; тот факт, что армия являлась решающим фактором в общей стратегии, не может быть единственным объяснением такого отношения.
Главнокомандующий и начальник Генерального штаба армии, как правило, появлялись у Гитлера лично, только когда их специально вызывали, и за те месяцы, когда формировалась ставка, такие случаи можно пересчитать по пальцам. До декабря 1939 года армейского представителя не было даже на совещаниях по метеоусловиям, на которых Гитлер принимал решения о начале или отсрочке наступления[52]. Такая скрытность в отношениях с армией появилась со времен занятой Гальдером позиции во время Польской кампании; едва ли стоит ей удивляться, учитывая полную противоположность методов Гитлера «цоссенскому складу ума»[53]. Браухич на всех своих прежних высоких постах демонстрировал выдающиеся способности и пользовался большим уважением, но общение с Гитлером, видимо, действовало на него физически, зачастую он выглядел просто парализованным. Гальдер был полностью единодушен со своим главнокомандующим, но явно менее чувствителен к окружающему и чувствовал себя уверенно, потому что в любом споре он был на голову выше всех советников Гитлера и благодаря совершенному владению предметом и неизменной ясности мысли всегда мог отмести любые возражения. Но когда, как упоминалось выше, Кейтелю поручили представить Гитлеру первый боевой приказ сухопутным войскам о начале наступления на западе, стало ясно, что, для того чтобы защитить интересы армии, пассивного сопротивления недостаточно.
Еще одним следствием постоянной напряженности в отношениях между ОКВ и сухопутными войсками было то, что устное общение с ОКХ Кейтель