– Я прошу тебя, господин, не давай моему мальчику долго колдовать. Он еще так слаб…
Неожиданно для себя я погладил пожилую женщину по темным с проседью волосам и ласково ответил:
– Не волнуйся за своего питомца, я не собираюсь причинить ему вреда…
– Я знаю, господин. – Ее глаза блеснули слезой в темноте коридора. – Я знаю… – И она посторонилась, пропуская меня в комнату.
Орзам был один. Его небольшая комната была слабо освещена прикрепленной к спинке кровати свечой. На голом полу розовым мелком был нарисован неровный круг, разделенный корявыми линиями на семь достаточно равных частей. В центре этого круга стояла небольшая белая фарфоровая чашка. Когда я вошел, Орзам, до пояса раздетый и натертый какой-то блестящей мазью, молча кивнул в сторону кровати. Я быстро прошел и уселся на указанное место. Юноша развязал завязки маленького холщового мешочка, который он держал в руках, и насыпал в чашку щепотку серой, странно поблескивающей пудры. Затем он спрятал завязанный мешочек в небольшую котомку, которую я раньше никогда у него не видел, и достал оттуда большое драже, поблескивающее розовой глазурью.
Повертев эту конфетку между пальцами, он повернулся в мою сторону и негромко проговорил:
– Во время своего хождения я буду сидеть на полу… Если я начну сильно раскачиваться или повалюсь на пол, тебе надо будет быстро привести меня в чувство… Правда, я не могу тебе сказать, как это делается, это всегда делал мой учитель. Но мне почему-то кажется, что ты сможешь это сделать…
Я только молча кивнул.
Орзам уселся по-турецки на голый пол возле розового круга, с секунду, словно в чем-то сомневаясь или что-то вспоминая, молча посидел, а затем сунул в рот свою карамельку. После этого он закрыл глаза и минуты три сидел совершенно неподвижно. И вдруг все его тело сотрясла судорога, волной прошедшая от шеи до согнутых ног. Его глаза открылись, и он уставился на указательный палец своей поднятой правой руки. Через секунду над этим пальцем появилось маленькое пламя. Было похоже, что горит ноготь на пальце. Орзам наклонился вперед и сунул палец в белевшую на полу чашку. Несколько секунд ничего не происходило, а потом юноша снова выпрямился и положил свою руку на колено. Никакого пламени на пальце уже не было, а из чашки пополз слабый язычок сероватого тумана.
Очень быстро этот язычок превратился в довольно плотное облачко, которое закучерявилось над чашкой переливающейся шапкой. Неожиданно из облака выметнулся серый шлейф, который, словно живой, принялся ощупывать пол вокруг чашки, постепенно смещаясь в сторону юноши. Он будто бы вслепую пытался отыскать верное направление. Через мгновение этот шлейф замер, поймав направление на сидящего юношу, а затем все волнующееся серое облачко стало медленно перетекать через края чашки. Мне даже показалось, что чашка слегка наклонилась, словно перекинувшийся через ее край