Отказали сразу две группы рулей: руль высоты и элероны – рули крена.
Этого не могло произойти никогда, поскольку «Ил-28», в отличие от истребителя, снабженного двухходовой ручкой, имел нормальную штурвальную колонку. Отклонение вперед-назад действовало на руль высоты, а поворот штурвала вызывал крен. Причем управление было принципиально различным: руль высоты перемещался тросами, а элероны – жесткими тягами. Невозможность одновременного отказа гарантировалась конструкцией.
Но колонка заклинилась вместе со штурвалом. Самолет стало невозможно ни накренить, ни отклонить по высоте. Действовали только педали руля направления.
Попытавшись сдернуть с места умершие рули и не сумев это сделать, Грейфер бросил штурвал; он понял, что пока не все так плохо: управление застопорилось в нейтральном положении. То есть самолет мог лететь ровно.
На случай потери управления – одну из возможных нештатных ситуаций – существовали четкие инструкции. Включив внутреннюю связь, Грейфер спокойным голосом – сам он почему-то не испугался – оповестил членов экипажа: сидящего впереди штурмана и спрятавшегося под килем хвостового стрелка:
– Ребята, у нас ЧП. Мы остались без крена и тангажа. Приказываю.
Экипажу немедленно покинуть самолет. Первым прыгает хвостовой стрелок. Как понял меня, Николай?
Хвостовая кабина «Ил-28» не имела катапульты; в аварийной ситуации оставалось раздраить люк под ногами и вниз головой кинуться в воздушный поток. Поэтому спасение стрелка являлось первостепенной задачей командира.
– Понял, товарищ старший лейтенант! – раздался в наушниках голос стрелка. – Прыгаю.
Грейфер ощутил легкое вздрагивание самолета от открывшегося в противоход люка. А через несколько секунд, выглянув назад, он увидел внизу белое пятно парашюта.
– Штурман, твоя очередь, – сказал он.
– Вас понял. Катапультируюсь, командир… А ты как?
– Я следом, – жестко сказал Грейфер. – Повторяю приказ: немедленно катапультироваться.
– Есть, – коротко ответил штурман.
Грейфер успел заметить, как откинулся и улетел вбок фонарь штурманской кабины. На мгновение в огненном плеске мелькнуло катапультное кресло и тут же исчезло высоко позади.
А он остался.
Один на один с неуправляемым самолетом.
Который, похоже, пока еще не знал о своей неуправляемости и продолжал спокойно лететь вперед с скоростью семьсот семьдесят километров в час на высоте шесть тысяч метров. Ее требовалось уменьшить, поскольку из-за отстрела штурманского фонаря произошла разгерметизация носовой кабины и Грейфер уже ощущал легкое, но неприятное покалывание в ушах.
Теперь все зависело от него.
– Я двадцать седьмой, – стараясь