У природы нет плохой погоды. Эльдар Рязанов

сорок девять. До сих пор я имел дело с сочинением в рифму (не считая той самой юношеской тетрадки), только однажды, в 1961 году, когда писал сценарий «Гусарская баллада» по пьесе Александра Гладкова «Давным-давно». Но тогда нужно было написать стихи «под Гладкова», чтобы они не выбивались из текстовой ткани пьесы и чтобы в них не было ничего самостоятельного, своего.

      Например, эпизод, где Шура освобождает захваченного в плен французскими мародерами генерала Балмашева, посланца русского императора к фельдмаршалу Кутузову. После прыжка с дерева на крышу кареты Шура в гусарском костюме расправляется с кучером и, вскочив верхом на одну из запряженных в карету лошадей, угоняет экипаж с пленным генералом от французов. Доставив Балмашева на околицу деревни, где размещался штаб Кутузова, она распахивает дверцу кареты.

      Генерал:

      Благодарю вас, храбрый мой спаситель!

      Мою сердечную признательность примите.

      Но как смогли вы?!

      Шура (подходит к своему коню, садится в седло):

      Все ведь обошлось…

      Здесь, в штабе, вы найдете все, что нужно.

      А мне пора… Простите! Служба…

      Генерал:

      Я государя адъютант, граф Балмашев.

      До скорой встречи, мой герой отважный!

      Отныне я навеки ваш должник.

      Но долго быть в долгу я не привык…

      Да… как зовут вас?

      Шура (давая шпоры коню):

      Это, граф, неважно…

      В следующий раз я тряхнул стариной в 1971 году – вместе с Зиновием Гердтом мы сочинили куплеты к семидесятилетию Михаила Ромма. Это были куплеты «завистников», с мелодией, взятой на прокат у нищих, поющих в электричках, с нехитрой стилистикой, напоминающей кич. Аккомпанировал нам, кстати, Петр Тодоровский.

      К примеру:

      А как поступил юбиляр с Кузьминою?

      Пусть знает советский народ:

      он сделал артистку своею женою!

      Все делают – наоборот!

      Артисты меняют любовные фразы

      от переполнения чувств.

      А он с Кузьминой не развелся ни разу —

      какой он работник искусств?!

      Однако после этих двух выплесков наступило глухое многолетнее стихотворное безмолвие, и не было никаких признаков того, что в душе зреют какие-либо поэтические ростки. Так продолжалось до тех пор, пока не родилось стихотворение «У природы нет плохой погоды…»

      Потом изредка (очень редко!) меня посещало эдакое странное состояние души, в результате чего возникали небольшие стихотворения. Как правило, грустные. Даже горькие. Я объяснял это тем, что веселые, жизнерадостные силы я трачу в комедиях, а печаль тоже требует своего выражения, своего выхода. Может, это объяснение и не научно, но меня оно удовлетворяло.

      Постепенно стихотворные «припадки» стали учащаться, и я даже завел большую, толстенную тетрадь, куда вписывал свои поэтические зигзаги. Иногда стихи рождались почти ежедневно, иной раз пауза длилась несколько месяцев. Я стал анализировать состояние, когда меня