Мой одесский язык. Татьяна Соломатина

тошнить начинает – пора отправлять в издательство. Пока идёт редактура, корректура, иллюстрация, обложка – я ещё терпимо к ней отношусь. Когда книга выходит, я её уже не люблю, как правило. Кофе бывает вкусным, но когда ты выпил подряд десять чашек, как-то тебя уже начинает подташнивать. Потом книга некоторое время лежит на полке, обычно я её читаю через неделю, через две. «Психоз» я прочитала с удовольствием, «Большую собаку» – с удовольствием. «Акушер-ХА! Вторая» я не читала – ни байки, ни публицистическую часть. В этой книге больше всего я люблю рассказ «Сны Египетские». (Хотя издатель его называет повестью. Это, очевидно, так модно – повести называть романами, а рассказы – повестями. Говорят, рассказы не покупают, а повести покупают. Хотя я не понимаю – если маргарин назвать маслом, он им не станет. У маргарина своё предназначение, у масла – своё.) Я люблю этот рассказ и с удовольствием в этой книге прочитала только его. Причём у меня есть индикатор – мой свёкор, очень капризный человек, в смысле хорошего вкуса (смеётся), он сказал: «Ну, неплохо, неплохо». Это примерно как если бы поклонник залез на Эльбрус и прикрепил плакат с моим именем.

      Один мой знакомый московский хирург сказал: «Ну, наконец у тебя не баба в антураже мужиков. А мужик в окружении баб». Я говорю: «Как же, а «Кафедра А&Г»?» Он: «А «Кафедра А&Г» – это книга об отношениях между людьми, коллегами. А «Сны Египетские», это – да…»

      «Я беспощадна по-мужски»

      Татьяна Соломатина: Недавно разочаровала одного таксиста. Уверяла его, что Фандорин – персонаж выдуманный. Я просто разрушитель легенд. Воинствующая эстетка (смеётся).

      Инна Кац: И вы ещё говорите, что ваши героини и вы – это не один и тот же человек!

      Татьяна Соломатина: С женской беспощадностью! На самом деле женская беспощадность – это ужасная вещь. Я беспощадна по-мужски – я всего лишь говорю правду. «Искусство – это ложь, что позволяет нам увидеть правду». Пикассо.

      «Одесский роман»

      Инна Кац: В «Большой собаке» вы как-то особенно красиво, ярко описали Одессу. Я не заметила, чтобы столь же ярко вы описывали другие места.

      Татьяна Соломатина: Знаете, жители Казани мне сказали: такого описания Волги, как у вас в «Большой собаке», мы не читали. Мне уже говорили, что книга получилась чувственная. Но не в том смысле, что нынче вкладывают в это слово. Она тактильная, обонятельная, осязательная.

      Так вот, про Одессу. Я действительно ещё тут. В этом городе большая часть моей жизни прошла. Я здесь родилась, выросла – между 16-й Фонтана и проспектом Мира угол Чкалова.

      Будет ещё «Коммуна, или Одесский роман», и на этом тему Одессы я пока завершу.

      Сегодня, когда приехали в Одессу, поселили меня в гостинице «Лондонская», в номере, где жил Леонид Утёсов. Ну всё, думаю, приехали. Гомер, Мильтон и Паниковский. Но, знаете, у меня наступило такое чувство покоя. Я вышла на балкон третьего этажа, курю и понимаю, что сбылась мечта идиота. Я, одесситка, – живу в «Лондонской».