6. Почти два года назад. Территория тюрьмы «Африка»
Что же, так и закончится его жизнь?! Здесь, в африканской грязи, среди развалин?!
Мерзкие твари! Отбросы общества!
Хоакин крякнул, получив очередной удар ногой, обутой в тяжелый ботинок, под дых. Изо рта хлестала кровь. Не понять – из разбитых губ и десен, или красное вытекало изнутри. Он понимал, что на грани. Он почти умирал, еще пара ударов – и все, больше не встать.
Внезапно удары, сыплющиеся со всех сторон, прекратились. Он ничего не видел, не понимал, что происходит. Разбитый рот судорожно ловил пыльный воздух, в горле саднило, очень хотелось закашляться, но не получалось. И отовсюду доносились голоса – мерзкие каркающие голоса, смеющиеся над ним.
Моралес покрутил головой – острая боль пронзила шею – и все-таки увидел: справа от него в пыли лежали две кучи кровавого тряпья. Стивенсон и Крамчук. Эти твари, сорвавшиеся с цепи, притащили их сюда, на плац, где до того, как землетрясение разрушило все, он и другие надзиратели гоняли провинившихся ублюдков до последнего пота. Вы, твари, заслужили это! Отбросы общества, разрушители спокойствия. Никто не виноват, что вы решили, будто стали лучше других! Вам было наплевать на соседей, которых вы грабили, убивали, продавали конструкторам на органы или лично потрошили живых людей. Вы сами сделали этот выбор, и в задачу Моралеса входило воздать должное ублюдкам.
А теперь заключенные решили отомстить. Теперь у них свобода. Тупые твари. Они еще не понимают, что свобода для них – хуже любого рабства. Свобода от всего, их теперь ничего не держит. Ни надзиратели, ни стены, ни запоры… ни еда, ни вода, ни крыша над головой. Теперь ничего нет. Все свободны, как ветер.
Хоакин осторожно поднял глаза на урок: стоят, смеются. Стивенсон слабо стонет. Он не жилец, стон неосознанный, у него началась агония. Крамчук вообще не подавал признаков жизни. Но ведь он сам, надзиратель Хоакин Моралес, жив. И готов выполнять свой долг до конца.
Неужели конец наступит так скоро?!
Спица, Гнедых, Али-Бухарба – трое главарей. Паханы, каждый в своем блоке. Надо же, все выжили, суки. Говно, как говорится, не тонет. И под землю не проваливается. Выстроились в ряд, словно на параде. Стоят, ржут. Шавки вьются вокруг, подхихикивают своим хозяевам. Жалкое отродье.
Вы уважаете силу? Получите!
Хоакин рывком поднялся. Казалось – из последних сил. Но тело слушалось. Болело нещадно, хотелось лечь, свернуться калачиком и уснуть, но слушалось.
В нескольких сантиметрах лежал внушительных размеров булыжник. Моралес рванул камень на себя. Тяжелый, как раз то, что нужно.
Крамчук в паре метров сзади, Стивенсон чуть дальше справа. Стивенсон всегда носил с собой нож. Хоакин знал, где он прячет оружие – отличный десантный клинок, сбалансированный и острый как бритва.
Стивенсон повернул голову. Изо рта у него толчками потекла густая темная кровь. Он задыхался – легкие