– Ночью, при сильной качке? – вскинула брови мадемуазель Алис. – И не сорвался в воду, не поранился? Да еще исхитрился все провернуть за столь короткое время? Ведь двое припозднившихся гостей слышали крик мадемуазель Лантельм. Допустим, несколько минут они топтались на месте и обсуждали, что им делать; потом к ним присоединился Филипп Гренье – еще пара минут; мужчины идут к Жюли Прео, стучат, ждут, пока та откроет, – накинем три минуты, максимум пять; и вот они уже у двери Рейнольдса. Десять минут на все про все – на то, чтобы избавиться от тела, чтобы уничтожить следы, запереть дверь и вернуться к себе по планширу, причем в качку?!
– Он не сразу открыл дверь, – настаивал Видаль. – И не пустил их в свою каюту – возможно, чтобы они не увидели мокрую одежду или другие улики. Все верно, он сильно рисковал, но мог и успеть. Мог!
Секретарша обернулась к Гренье.
– Вы упоминали, что на полу в туалетной комнате был ковер. Скажите, Филипп не заметил на нем никаких пятен?
– Мой сын ничего такого не говорил.
– А на мебели?
– Нет, мадемуазель, Филипп не упоминал.
– Он видел тело после того, как его выловили из реки? Заметил какие-нибудь следы – царапины, порезы, синяки?
Гренье вздохнул.
– Филипп сказал, – промолвил он наконец, – она походила на ангела.
– После почти двух суток в воде? – недоверчиво спросил журналист. – Простите, но так не бывает.
– И тем не менее так было. Даже простые рыбаки, глядя на нее, не могли сдержать слез. Им всем было ее очень жаль.
– Да, теперь, когда актриса больше не могла носить свои знаменитые украшения, ее можно было пожалеть, – недобро усмехнулся журналист. – Те самые украшения, которые, как говорили, муж распорядился похоронить вместе с ней. Называли совершенно безумные суммы – колье то ли за 250 тысяч франков, то ли за 400 тысяч, и это не считая колец и браслетов. Надо напоминать, что было дальше? Не прошло и полгода со дня похорон, как неизвестные воры забрались в ее склеп. По чистой случайности они не сумели завладеть драгоценностями, которые полиция позже вернула семье. Причем тогда же выяснилось, что на самом деле похороненные с покойной украшения стоили куда меньше. Но в 1916 году воры снова попытались ограбить несчастную, и все повторилось, с той только разницей, что теперь вообще красть было нечего. По-моему, – добавил Видаль со злостью, – эта неприглядная история прекрасно иллюстрирует, чего стоят люди со своей жалостью, да и всеми остальными чувствами.
– Ах, Пьер, Пьер… – вздохнула мадемуазель Алис. – Не