Я спрыгнула с лавочки, что-то крикнула и побежала вперед. Суслик стоял неподвижно, вытаращив глаза на свет фар и приоткрыв рот. Я уже почти дотянулась до малыша, но тут моя нога в туфельке на каблуке зацепилась за проволоку, натянутую вдоль автостоянки и привязанную к колышкам. Я упала на асфальт, от боли нечем стало дышать, все поплыло перед глазами, и в этом мареве я увидела, как глаза дракона моргнули, а сам он стал отворачивать голову. Потом на меня обрушились звуки: крик, мат, скрежет и визг тормозов, плач напуганного, но невредимого Суслика. Первый мотоцикл стал тормозить. Позже байкер признался, что пацана не видел и среагировал, только когда я метнулась к дороге. Хорошо, что во дворах они двигались медленно. Он развернул мотоцикл, одновременно его заваливая, и второй, который вообще не понял, в чем дело, врезался в него. За спиной байкера сидел мужик, и удар мотоцикла пришелся ему прямо по ноге. Короче, в «скорую» нас грузили вдвоем. Последнее, что я видела, когда двери закрывались, – это белое лицо Светки, которая прижимала к себе брата, но смотрела почему-то не на меня, а на мужика, лежащего на соседних носилках. Честно сказать, я ревела от боли, и мне ужасно хотелось, чтобы мама поехала со мной, но ей сесть было уже некуда, и кто-то из соседей пообещал отвезти ее в больницу. И в этой тряской машине скорой мы ехали вдвоем с незнакомым мужиком, а врач, сидя на переднем сиденье, рядом с водителем, все время оглядывался и кричал нам, перекрывая гул мотора и завывания сирены:
– Ничего, потерпите, бойцы, сейчас доедем! Душманов нет, а значит, будем живы!
– При чем тут душманы? – спросил меня мужик. Он сидел на носилках и только немного морщился от боли, а я ревела, даже не думая о том, как кошмарно, наверное, выгляжу. К тому же меня начало трясти, и я, стуча зубами, с трудом проговорила:
– Это дядя Сережа, он в соседнем доме живет. Он хороший врач, но в молодости был где-то... в Афгане, кажется. И с тех пор, как вечерний выезд, все время про душманов вспоминает... по улице иногда бежит, словно обстрел...
Мужик сочувственно кивнул и, глядя на меня, с беспокойством спросил:
– Так плохо?
Я тоже кивнула, продолжая реветь и дрожать. Он, кривясь от боли, снял кожаную куртку и накрыл меня. Я хотела сказать «спасибо», но тут машину тряхнуло, в глазах потемнело от боли, я услышала крик и не сразу поняла, что это я сама кричу, а мужик гладит меня по голове и приговаривает:
– Ничего, ничего, потерпи, сейчас приедем, – а потом принялся матом орать на шофера, что он людей везет, а не картошку, и дядя Сережа подхватил:
– Точно, раненого везем, а ты что, чурка ты азиатская...
Наконец мы все же приехали, носилки закатили в приемный покой, вероятно, там бы и оставили, потому как врачей поблизости не наблюдалось, но мужик, который дохромал почти сам, лишь опираясь на плечо дяди Сережи, вцепился в него и принялся требовать