– Вы шутите!
– У меня воображения на такие шутки не хватит… Оглянись! Сколько людей теряют всё – любовь, дом, здоровье… Что, все они прокляты? Или ты только герцогов с королями считаешь? Так счастливых королей в сказках и то не бывает: то детей нет, то жена – тварь закатная, то чудище в залог дочку требует… Все мы несчастные, кроме мальчишек вроде Карло Алвасете. Пошел в бой, умер и не заметил; не ты плачешь, а о тебе…
Люди стареют, Робер, люди теряют тех, кого любят, иначе не бывает. Даже прекратись все несчастья и войны, мы будем хоронить родителей и жить дольше собак, лошадей, крысы этой твоей… Выходит, не любить их? А нам что прикажешь? Прятаться от мужчин? Не радоваться? Не рожать, потому что война, потому что вас могут убить… Могут, и что? Шарахаться от счастья, потому что оно кончается? Да стань оно бесконечным, оно б не счастьем было, а… овечьей жвачкой! И не смей убивать его раньше времени, оно не только твое. И вообще…
– Сударыня…
Теперь Арлетта смеялась, словно сказала нечто смешное. Смеялась, то отмахиваясь унизанными кольцами рукой, то утирая глаза, но сумасшедшей она не была. На свой счет Робер был не столь уверен.
– Извини, – выдохнула графиня, – ничего смешного тут нет… Только как же хорошо… что ты не… пшеничное зерно… Представляешь, что бы было, откажись семена прорастать, потому что впереди жернова и бочки! Думай пшеница и капуста, как ты, мы бы… Мы бы вымерли с голоду, и некому было б страдать…
– Лэйе Астрапэ!
– Не поняла.
Объяснить Иноходец уже не успел. Распахнулась дверь, и в кабинет вступил Коко.
4
Барон явился удивительно вовремя – тот, кто сочиняет концерты, знает, когда вступать гобою, а когда – скрипкам. Арлетта поправила волосы и сощурилась – так и есть, на плече Капуль-Гизайля восседала крыса, что вряд ли шло на пользу элегантнейшему воротнику, но визитеру было не до него. И даже не до Робера. Супруг Марианны остолбенел, вперив исполненный восторга и вожделения взор в письменный стол, точнее, в прижимавшую бумаги потускневшую статуэтку.
– Умбератто! – простонал Капуль-Гизайль, все больше напоминая сраженного молнией любви. – Подлинный Умбератто, но где и в каком виде!.. Мой друг, это невыносимо! Вы же не станете… Не станете жарить дичь на вашей лучшей шпаге или возить на Дракко дрова!
– Умбератто? – Арлетта подошла поближе, разглядывая обвившуюся вокруг обломка колонны змеедеву. – Похоже на то. Робер, это судьба. Барон нашел на твоем столе Умбератто, значит, этот Умбератто предназначался ему.
– В прибрежных тростниках до сих пор слышат песни и плач найери. – Робер смотрел на статуэтку, страдальчески сдвинув брови. – До сих пор слышат…
– Прекрасно сказано! – Барон сам напоминал работу Умбератто. Эдакая аллегория Вожделения или Противления всесокрушающей страсти из последних сил! – Песни найери родственны плачу, именно это я старался передать своим последним концертом! Всё губит исполнение, хотя я почти добился нужных интонаций… Но