Точеное лицо Дариуса окаменело. Черные глаза сузились, полуприкрытые длинными ресницами, и уставились на Филиппа, пронзая блеском ночной мрак.
– А-а, разумеется, – продолжал Филипп, забыв об опасности. – Помнится, кто-то говорил мне, что ты был телохранителем Серафины, когда она была совсем крошкой.
– Опусти оружие, – угрожающим шепотом потребовал Дариус.
– Прочь с дороги!
– Отпусти принцессу! Твой единственный выход – сдаться. Люди твои мертвы, и ты прекрасно знаешь, что нужен мне живым.
– Хм, Сантьяго свирепеет, – насмешливо заметил Филипп. – Он, видимо, очень привязан к тебе, моя дорогая.
Эти слова ранили Серафину больше, чем все остальное.
– Ты делаешь хуже для себя, Сен-Лоран. Я вспомню, как ты дразнил меня, когда позже мы поговорим с тобой о твоих сообщниках и о данных тебе приказах.
– Ах, Сантьяго, мне никто не дает приказов. У меня нет выхода. Я не могу явиться с пустыми руками, так что ты от меня ничего не узнаешь.
Дариус двинулся к Филиппу медленным крадущимся шагом.
– Стой на месте! – Он замер и повторил мягко: – Отойди от принцессы.
Серафина вновь и вновь повторяла про себя молитву. Прижатая к Филиппу, она ощущала частый стук его сердца. Серафина чувствовала, как в нем нарастает тревога, как Филипп судорожно ищет выхода, возможности бежать. Искоса посмотрев на нож, прижатый к ее горлу, она зажмурилась и еще отчаяннее воззвала к Богу.
– Скажи мне, Сантьяго… как один наемник другому, – внезапно начал Филипп. – Теперь, когда твоя маленькая подопечная выросла, ты не заглядываешься на нее? Кое-кто утверждает, что она самая красивая женщина на свете… по крайней мере одна из трех самых красивых. Мой патрон убежден в этом. Он называет ее Еленой Троянской. Мужчины затевают войны, чтобы овладеть такой красавицей. Может, посмотрим?
Серафина вздрогнула, когда Филипп ухватил ее за платье там, где оно уже было надорвано в схватке с Анри, и молниеносным движением рванул вниз. Она ахнула от ужаса.
– Ну-ну, ma belle, – проворковал Филипп. – Не волнуйся.
Серафина сжалась от ужаса. Всхлипнув, она замолчала. Опустив голову, бессильная помешать грубой руке, Серафина застыла, а Филипп стащил оборванные концы лифа вниз, обнажив ее до талии.
«Этого не может быть!», – отчаянно думала она. Щеки ее вспыхнули от стыда, она закусила губу, чтобы подавить слезы гнева, перекинула волосы вперед, надеясь прикрыть грудь, но Филипп помешал ей.
– Non, non, cherie[2]. Позволь нам посмотреть, какую красоту изваял Господь. – Левой рукой он отвел локоны Серафины за спину.
– Ублюдок! – бросил Дариус.
У нее не было сил поднять голову и встретиться с ним взглядом.
Опустив руки вдоль тела, она стояла, содрогаясь от унижения и ярости, выставленная на обозрение перед единственным мужчиной, которого когда-либо желала. Перед единственным, кто не