– Да, очень странно, Роберт, – согласился Гленарван.
– Я вот как будто вижу его, – продолжал мальчик, словно говоря сам с собой. – Добрый, славный папа! Когда я был маленьким, он укачивал меня на коленях, напевая старинную шотландскую песню об озерах нашей родины. Порой мне вспоминается мелодия, но смутно. Мери тоже помнит ее. Ах, как мы любили его! Знаете, мне кажется, что только в детстве умеешь так любить отца!
– Но нужно вырасти, чтобы научиться уважать его, мой мальчик, – сказал Гленарван, растроганный признаниями, вырвавшимися из этого юного сердца.
Пока они говорили, лошади замедлили ход и пошли шагом.
– Ведь мы найдем его, правда? – проговорил Роберт после нескольких минут молчания.
– Да, мы найдем его, – ответил Гленарван. – Талькав навел нас на его след, а патагонец внушает мне доверие.
– Талькав – славный индеец, – отозвался мальчик.
– Без сомнения!
– Знаете что, милорд?
– Скажи – тогда я отвечу тебе.
– Я хочу сказать, что вокруг вас только славные люди: леди Элен – я так ее люблю! – майор, всегда такой спокойный, капитан Манглс, господин Паганель и все матросы «Дункана», такие отважные и такие преданные!
– Я знаю это, мой мальчик, – ответил Гленарван.
– А знаете ли вы, что лучше всех вы сами?
– О, вот этого я не знал!
– Так знайте, милорд! – воскликнул Роберт, хватая руку Гленарвана и горячо целуя ее.
Гленарван тихонько покачал головой. Он продолжал бы разговаривать с Робертом, если бы Талькав жестом не дал им понять, чтобы они поторапливались и не отставали. Надо было спешить и помнить об оставшихся позади.
Все трое всадников снова пустились вперед крупной рысью. Но вскоре стало ясно, что лошадям, за исключением Тауки, это не под силу. В полдень пришлось дать им часовой отдых. Они совсем выбились из сил и даже отказывались есть пучки альфальфы – разновидности люцерны, тощей и выжженной палящими лучами солнца.
Гленарвана охватило беспокойство: признаки засушливости не исчезали, и недостаток воды мог привести к гибельным последствиям. Талькав молчал и, вероятно, думал, что в отчаяние приходить преждевременно, пока не выяснилось, пересохла или нет река Гуамини.
Итак, он снова двинулся вперед, и волей-неволей, понуждаемые хлыстами и шпорами, лошади поплелись шагом – большего от них добиться нельзя было.
Талькав мог бы опередить спутников, Таука в несколько часов домчала бы его до берегов реки. Разумеется, это не могло не прийти в голову патагонцу, и, разумеется, он не захотел оставить спутников одних среди этой пустыни. Вот почему он заставил своего скакуна умерить шаг.
Не без сопротивления примирилась с этим Таука: она становилась на дыбы, неистово ржала. Ее хозяин прибегнул не столько к силе, сколько к увещаниям. Ведь Талькав буквально разговаривал со своей лошадью, и Таука если и не отвечала ему, то, во всяком случае, все понимала. Надо думать, что доводы патагонца были очень