– Я хочу курить, – буркнула Сотникова.
– Кури, конечно, кури.
Сотникова взяла со стола сигареты, зажигалку, закурила, положила ногу на ногу.
– Понимаешь, у каждого человека есть свое святое. Не в смысле веры, Бога, чудес. А просто – свое, родное святое. Которое всегда с тобой. И каждый должен уважать святое чужого человека, если хочет называться человеком. Я готова уважать твое святое. Всегда. Я никогда не растопчу его, никогда не осмею. Потому что я в первую очередь уважаю себя как личность, как мыслящий тростник. И уважаю свое святое. И твое. Я всегда пойму тебя. Как поняла с этим процессом. А у меня были все основания не понять ни тебя, ни Самойлова, ни Василенко. Но я поняла и тебя, и Самойлова, и даже мудака Василенко. И теперь вы живете нормальной человеческой жизнью, вам пока ничего не угрожает.
– Пока, – выпустила дым Сотникова.
– Пока, – кивнула Малавец, откидываясь в кресле. – Конечно, пока! Мы все живем – пока. Не пока бывает только у мертвецов. Или у ангелов. У них вместо «пока» – вечность. Ewichkeit. А у нас – dolce vita. Этим мы от них и отличаемся.
Помолчали.
– У меня очень сложный день сегодня, – Сотникова со вздохом выпустила дым.
– У меня тоже.
– Ко мне едут важные люди.
– А у меня в приемной сидят два депутата Государственной Думы. Сидят и пьют кофе. И ждут меня. Сядь нормально.
Сотникова с неудовольствием опустила ногу.
– И не кури столько. Ты молодая, красивая женщина. Зачем ты куришь? Курят от разлада с собой.
– Хочу и курю.
– Ты же дым вдыхаешь! Задумайся один раз: вдыхаешь дым. Это же бред полный – дышать дымом, получая от этого удовольствия.
– А кокаин вдыхать – не бред?
Лицо Малавец стало строгим:
– Это самый экологически чистый наркотик. Знаешь, сколько суток водка держится в организме? Двенадцать. А кокаин – всего трое суток. И никакой ломки.
– А зависимость? – Сотникова загасила окурок.
– А где ты видишь эту зависимость? – узкие, подбритые брови Малавец изогнулись. – Где?
Сотникова молча курила, отведя глаза.
Малавец махнула рукой:
– Никакой зависимости, рыбка. Но я тебе не предлагаю.
– Я и не прошу.
Малавец закрыла пудреницу:
– Что он дальше делал с тобой?
– Дальше… ну, он обнял меня за ноги сзади. Прижался. Я поняла, что он голый. И почувствовала его член.
– Не член! – хлопнула по столу Малавец. – А божественный фаллос!
– Божественный фаллос.
– Как ты его почувствовала?
– Ну… – глаза Сотниковой шарили по кабинету.
– Можно без «ну»?
– Он когда прижался сзади, он же стоял на коленях…
– Так, – Малавец сунула руку себе под юбку.
– И его чле… божественный фаллос у меня оказался здесь… между коленями.
– И что?
– И он стал тереться между ними, а я его ими сжала.
– Сильно сжала?
– Достаточно.
– А