– Вот. Это от Вадима.
Ну я, б*я, сегодня просто кэп Очевидность! Как будто мог доставить что-то другое от кого-то другого. Она берёт документы молча, кивает, так и продолжая гладить Настю по голове тонкими пальцами, на которые смотрю так, будто это единственная вещь в мире, которая может меня интересовать.
– Ладно. Нам ехать надо. Есть ещё дела.
– Хорошо.
Мне кажется, или в ответе Кати сквозит что-то, похожее на разочарование? Наверное, кажется, и кое-кому уже пора начинать креститься.
– Я никуда не поеду, – заявляет Настя, и изо рта у меня вылетает смачное ругательство, потому что вижу, как подбородок дочери начинает дрожать. Верный признак, что сейчас нас ждёт очередная серия рыданий. – И не ругайся… ты же обещал маме не ругаться. Мама, скажи ему…
Нет, это невыносимо. И то, что кипит в крови, в первую очередь. Я начинаю заводиться, потому что эта женщина ни черта не наша мама. И потому что после меня ждёт новая порция Настиных слёз, когда буду сжимать и разжимать кулаки, понимая, как беспомощен во всём этом свалившемся на голову дерьме.
– Насть, – начинаю я, но Екатерина вдруг делает то, чего никак не ожидаю. Высвобождается из объятий дочери, и когда я уже собираюсь взять Настю за руку и потащить к машине, садится перед ней на колени. Прямо на асфальт.
Они смотрят друг на друга бесконечных несколько минут. Мелкую впервые вижу настолько серьёзной, по побелевшим пальчикам, вцепившимся в игрушку, понимаю, насколько она напряжена. Будто удара ждёт и внутренне снова к нему готова. Ну, или старается подготовиться. А в глазах…
Бляха… я никогда не видел в её глазах столько надежды. Она долбает по моим нервам ещё сильнее, чем до этого сделали её крики. Раз, другой, третий…
На Катю я стараюсь не смотреть. Это своего рода секунда моего, мать его, самообмана. Когда можно представить, что напротив дочери и впрямь её родная мать. Только это ни хрена не правильный путь.
Считаю удары сердца, которых приходится по три на одну секунду. И то, что чувствую, начинает казаться невыносимым. Собираюсь нарушить эту мёртвую тишину, ватой заложившую уши, когда Екатерина всё же поднимается на ноги, крепко берёт Настю за руку и спрашивает совершенно будничным тоном, как будто речь у нас здесь идёт о чём-то настолько обыденном, что ни разу не должно выворачивать наизнанку.
– Пойдёмте ко мне? Чаю попьём.
Клянусь, такого выражения облегчения на лице дочери я не видел никогда.
Пока идём к подъезду, успеваю сотню раз поймать себя на том, что рассматриваю жену Персидского со спины, сотню же раз мысленно посылаю себя к херам с этой своей потребностью сверлить взглядом чужую женщину. Она вся какая-то воздушная и изящная. Высокая, чуть ниже меня, но это её не портит. Двигается плавно, с той грацией, которая у баб природная.
Мля, да я романтик! Столько возвышенных впечатлений на одну квадратную секунду времени.
В крохотной кабине лифта неловко всем, кроме поросёнка. Настя прижимается лбом к ноге Екатерины,